Читать книгу "Ларец соблазнов Хамиды - Шахразада"

Караваны всегда останавливаются около источников, и старые верблюды уже за десяток фарсахов знают, что предстоит отдых. Они спешат к воде, к купе деревьев под скалой. Останавливались здесь отдохнуть и армии, проходившие через Персию, и солдаты надолго запоминали двуглавую скалу над тихой долиной и чистый, прохладный ручей.

Дарий был уверен в прочности и незыблемости своей державы, но мудро не доверял благодарности потомков. Он задумал создать памятник неповторимый, вечный, и ему удалось это лучше, чем большинству тиранов как до него, так и после.

Непрост был путь этого человека к трону: ему противостояли девять других претендентов. Он жестоко расправился с соперниками и стал после бога, мудрого Ахурамазды, вторым по могуществу во вселенной. Вот эту борьбу за престол Дарий и повелел отразить в монументе.

Для исполнения воли царя скульпторы выбрали отвесный участок скалы и вытесали на нем огромный прямоугольник. От нижней стороны прямоугольника до земли сто пятьдесят локтей, и потому монумент этот можно разглядывать только издали. После того как скульпторы Дария убрали леса, никто не приближался к монументу в течение полутора тысячелетий.

За одним исключением, о котором так никто и никогда не узнал. Насмешник Варди ар-Ракс оставил рядом с сотнями горделивых строк одну строку загадочную, предназначенную лишь для того, кто ее будет искать. Однако и найти эту запись будет мало. Ее следует правильно прочесть и… правильно истолковать.

Владыка колдовского народа не думал соперничать с Дарием. Он бы посмеялся, если бы кто-то сказал ему об этом. Просто монумент правителя Персии оказался удобным местом – и Варди ар-Ракс не преминул этим воспользоваться.

На каменном полотне вырубили барельеф: несколько фигур в человеческий рост. Крупнее всех – сам Дарий: скульпторы строго соблюдали каноны. Те же каноны требовали, чтобы у владыки были большие глаза и брови дугой, борода завита, а на голове корона воина, вырезанная тонко и тщательно. Корона из золота, усыпанная овальными драгоценными камнями, – в точности такая, какой гордился Дарий.

Царь царей поднял руку к крылатому богу, реющему над царем, а ногой попрал главного из своих врагов – Гаумату. Нога царя тяжело надавила на живот соперника, и тот корчится от боли и унижения. За спиной Дария стоят двое придворных. Они держат его лук и копье. Лицом к царю, побежденные и понурые, выстроились остальные восемь злополучных претендентов. Руки их связаны, а шеи стянуты общей веревкой.

Царю изображение понравилось: оно было именно таким, какое будет прославлять его в веках. А чтобы потомки ни в коем случае не забыли, кто победил и как зовут презренных побежденных, велел рядом высечь объяснение. Причем не на одном, а на трех языках: персидском – языке царя и двора, на аккадском – языке государства, хотя и разгромленного, но настолько великого и известного, что язык его продолжал пользоваться признанием по всей обширной Персии, и, наконец, на эламском.

Торжествующие скульпторы закончили работу, каллиграфы в сотый раз проверили длинную горделивую надпись…

Но Дарий не сидел все это время сложа руки в своем дворце. Более того, он совершал один победоносный поход за другим. И именно тогда, когда от великого барельефа убрали все леса, пришла весть о том, что повержен царь скифов, «носящий остроконечную шапку». Стало ясно, что побежденого скифа тоже следует изобразить у ног царя.

И снова потянулись к Бехистуну караваны, снова выросли грандиозные леса, и снова скульпторы, пользуясь привезенными из столицы портретами скифа в высокой остроконечной шапке, принялись за работу. Пришлось срубить эламский текст и на его месте последним в цепи царей пристроить скифа. Барельеф получился более плоским, чем другие, но не беда: снизу разница была незаметна. А частично срубленную надпись выбили снова в другом месте.

Царь осмотрел монумент и остался доволен.

На всякий случай в надпись включили слова, запрещающие повреждение монумента под страхом сурового наказания. Но для того, чтобы повредить монумент, до него нужно добраться, а это никому не под силу. Снизу же надпись не прочтешь. И даже не узнаешь, что портить ее не разрешает сам Дарий, царь царей и царь персов.

Варди ар-Раксу же не нужны были ни леса, ни каллиграфы. Ему нужна была всего одна ночь, чтобы огромный барельеф дополнила одна единственная строка, также повторенная на трех языках.

Строка эта задела остроконечную шапку побежденного скифа и слегка исказила гордый профиль царя царей. Однако никто не увидел и этого святотатства – никто не помнил, каким монумент был задуман.

Шли годы.

Гордая надпись ждала потомков, чтобы те восхитились деяниями царя царей, рассмотрели гордый лик своего предка и удивились, зачем тому понадобилось идти войной на столь ничтожных, почти бессильных соперников.

Во всяком случае, этому чрезвычайно удивился Руас ар-Ракс, сын Варди ар-Ракса, озабоченный поисками менее важными, чем поиски истины, но куда более важными, чем поиски приключений.

Рисунок углем и охрой, который видел Руас на плато Тассилли, можно было толковать единственным образом: царь, попирающий врагов, укажет путь к скале в форме волчьей головы.

К счастью, мир вокруг Руаса был многолюден. Ему достало нескольких часов в полутемной чайхане, чтобы узнать все и о далеком Бехистуне, и о мудрейшем царе царей, и даже о том, как втискивали изображение побежденного скифа. Узнать от одного из тех, кто гордо именовал себя «каллиграфом великого и мудрого Дараявауша».

Кто знает, был ли пьянчужка простым болтуном или и впрямь выбивал узкие клинышки надписи, стоя на неудобных высоких лесах. Однако для Руаса было довольно и услышанного.

Вместе с Салимом он присоединился к каравану, который непременно должен был остановиться у источника под двухголовой скалой. Пусть прошли годы, пусть империя постоянно отражала атаки крепнущего эллинского мира. Все это было совсем в иных местах – в невероятной дали от речушки в горах и от деревушки Бехистун.

Ожидания Руаса оправдались неожиданно легко: караванщику было все равно, скольких странников принять под свою опеку, лишь бы оплата была достаточно щедрой. Ибо пути иного, кроме пути через Бехистун, он не знал.

Вот поэтому всего через месяц Руас стоял у края скалы и смотрел вниз, на тысячи строк монумента. Где-то среди этих тысяч затерялась одна, столь необходимая ему. Но которая? И как, даже отыскав, понять, что это именно она?

Пять сотен строк на персидском, две сотни на вавилонском и семь сотен строк на эламском… Как выбрать, которая из них должна повести его дальше?

Салим с удивлением смотрел, как его молодой господин по примеру скалолазов мастерит из веревок нечто, напоминающее люльку для младенца. Следил за тем, как Руас закрепляет концы веревки у края надписи. И все терялся в догадках, отчего молодому хозяину мало сотен пергаментов, где вся надпись изображена без пропусков и искажений.

Сам же молодой господин решил, что если уж отец и оставил что-то для него среди этих кудрявобородых воинов, то сделал это точно так же, как проделывал в дни их с Арси детства. Мальчишки обожали искать клады. Они перерыли всю округу, украсили скалы вокруг странными дырами и шахтами. А Варди ар-Ракс, усмехаясь в усы, подбрасывал им новые загадки, одну за другой.