Читать книгу "Шкатулка воспоминаний - Аллен Курцвейл"

Анри Робер и при жизни своих родителей не был активным и подвижным, а после трагедии, уединившись и замкнувшись в себе, он и вовсе почти перестал ходить. Сын торговца вещами, необходимыми в канцелярском деле, сам превратился в вещь. Это дало другим слугам повод прозвать его Увальнем.

Аббат надеялся, что Анри займется художественным эмалированием. Но после многих часов обучения и учитель, и ученик отказались от этой идеи. Анри мог смешивать эмали, но расписывать финифть – нет. Аббат сделал вывод: «Ты никогда не сможешь заставить соболиную кисть танцевать по медной пластинке!» В конце концов Анри остался в поместье, чтобы следить за припасами.

Обход дома начался медленно. Из увальней, знаете ли, выходят не слишком хорошие гиды. Медленно подтвердив, что понял указания аббата, медленно сопровождая Клода в самые интересные места усадьбы, будучи медлительным по своей природе во всем, Анри мог делать быстро только одно – раздражать окружающих.

Шаркающей походкой он вышел из большого зала и поплелся по коридору. Клод последовал за ним. Проходя под аркой, он увидел ноги какого-то человека, греющегося у огня. Тепло и запахи, исходившие из комнаты, а также след крови, тянущийся от стола аббата и до двери, говорили о том, что они прошли мимо кухни. Клод понадеялся, что хозяин греющихся ног составит им компанию, но нет – ноги остались на прежнем месте. Анри потащился дальше. В конце коридора он сглотнул слюну и сказал:

– Ты готов начать обход? Готов увидеть то, что должен увидеть?

– Готов, – ответил Клод.

Это было не совсем так. Привыкнув к пустоте большого зала, мальчик думал, что весь дом напоминает собой тюрьму. Но он ошибся. Во внутренних комнатах царила такая атмосфера, в какой Клод никогда раньше не бывал. Он обнаружил, что находится посреди дома, полного комнат и лабораторий, углы которых исчезают в тени, дабы скрыть недостатки постройки. Под откосом крыши сплетались карнизы, грубые ступеньки и доски, перемежаемые множеством окон, от которых под невообразимыми углами расходились лучи света. Все это создавало ощущение полнейшего хаоса. Балкон, поддерживаемый укосинами (раньше выполнял функцию трибуны), был освещен большим окном, вырезанным в крыше, какие бывают в зернохранилищах. Клод хотел на него забраться и рассмотреть получше, но Анри остановил подростка.

– Давай пойдем дальше, – нараспев произнес Увалень. – Здесь библиотека. – Чтобы избежать возможного недопонимания, он добавил: – Где хранятся книги.

Недопонимания, правда, возникнуть и не могло. На огромных атласах стояли словари, на словарях – справочники, на справочниках – произведения художественной литературы, формировавшие таким образом гигантские сталагмиты знаний, мимо которых трудно было пройти, не задев. Клод оказался по пояс в словах. Несмотря на то что в альковах библиотеки имелись книжные шкафы, поблескивавшие ромбиками лака, аббат в ходе своих исследований поместил книги в более доступное место. А освободившиеся полки он заполнил лабораторным оборудованием. Пачки бумаги лежали под прессом больших раковин, ступок и окаменелостей, оберегаемые от атак Бешеной Вдовы. Клод уставился на сталагмиты книг.

– Аббат называет их своими храмами. Они напоминают ему купола соборов, увиденных во время путешествия по Новой Испании.

В кажущемся беспорядке среди томов на самом деле присутствовала строгая иерархия. По центру располагались книги, соответствующие центральным областям исследований аббата. Клод вытащил одну книгу – «Образование и строение гласных» профессора Христиана Готтлиба Кратценштейна. Увалень предупредил мальчика, что не стоит вторгаться в этот кажущийся хаос.

– Аббат говорит, что его книги находятся в таком порядке, каковой может оценить только он.

Клод с удивлением заметил, что число открытых книг превосходит число закрытых. Многие томики стояли напротив руг друга и вели только им понятный разговор – натуралисты, механики, философы высказывались за свои идеи, оспаривали чужие или соглашались с ними.

Клод остановился, чтобы составить в уме будущий набросок. Он присмотрелся к книгам и заметил, что аббат очень требователен к ним – на форзацах были написаны критические комментарии, из многих томов торчали закладки с заметками о других книгах, посвященных той же теме.

Увалень повел своего подопечного дальше по новым коридорам и альковам, пока не остановился возле старинного клавесина, на крышке которого лежали книги.

– Бар. Сейчас мы с тобой войдем в бар.

– Где хранятся разные жидкости? – предположил Клод.

– Ага, точно. Бар. Где хранятся разные жидкости. И еще кое-что.

Увалень оживился, как только вошел в комнату. Он стал если не болтливым, то по крайней мере способным на общение. Его глаза раскрылись, а дыхание участилось (до этого его легкие работали не быстрее, чем маленькие мехи, какими пользуются эмалировщики).

– Я – ответственный за склады. – Он поднял руку и начал считать: – Слежу за красками, земляными пробами, порошками, клеями, растениями, – пальцы на одной руке закончились, и Анри принялся за вторую, – за образцами мочи, слюны, за родниковыми водами. – Он указал на ряд бутылочек с жидкостями для причастия. – Аббат взял их в часовне.

Анри поднял бутылку из матового стекла и показал Клоду.

– А это – мертвая вода, прославленная Челлини.[22]Он сравнил ее с pisse de chat sauvage.[23]– Увалень гордо добавил: – У нас богатейшая коллекция образцов мочи в долине! – Только Клоду вовсе не хотелось, чтобы ему это доказывали.

Анри отодвинул тяжелую свинцовую занавеску, обшитую черной шерстью.

– Лаборатория красок. Здесь хранятся краски. Аббат говорит, что если бы радуга случайно попала в эту комнату и как-нибудь пробралась через черную занавеску, она тут же убежала бы, опозоренная, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Клод согласился с этим утверждением. Он никогда не видел такой коллекции красителей. Ему было трудно сдержаться и не открыть хотя бы одну коробочку.

Анри снова начал загибать пальцы и считать.

– Красная графитовая паста в трех оттенках, жженая охра из пяти стран, три синих красителя, капуцин, переименованный аббатом из-за его религиозной нетерпимости, одна-две-три-четыре-пять сепий…

По прошествии некоторого времени Анри заговорил о проблеме классификации содержимого складов:

– Куда, например, следует отнести знаменитый индийский желтый – к краскам, к образцам мочи или к ископаемым? – Анри вдруг заметил, что бутылка с концентрированной азотной кислотой стоит не на той полке. Он поставил ее на свое место и продолжил: – Знаешь, Сантерр[24]считает, что цветовая гамма состоит только из пяти элементов, как-то: массикот – желтый цвет, le brun rouge,[25]белый, outremer[26]и черный. Черт возьми! Да один только массикот чего стоит – множество видов! Чэймберс описывает всего три. А как же различные виды охры? А сепия? Однажды аббат решил проверить качество доставки. Он заказал бочонок живых кальмаров. Так они все сдохли и протухли! А как же орпимент?[27]