Читать книгу "Трения - Филипп Джиан"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не знаю. Заеду к Ольге, а там посмотрим. Что‑нибудь придумаем. Соня на меня не обиделась? Надеюсь, я не очень ей помешала. Она, наверно, думает, что я с тобой заодно.
Мать закурила. Я встал и пошел за пепельницей, но она тоже встала и сказала, что ей пора.
— Что, так сильно спешишь? Как хоть его зовут?
Я остался стоять посреди комнаты и слышал, как хлопнула входная дверь, как тронулась ее машина. Потом снова наступила тишина. Тут вошла Соня.
— Это имеет определенное название, — сказала она.
— Все имеет название. Ты о чем?
Она повернулась спиной, чтобы я застегнул ей платье.
— Трахаться с собственной матерью, это как называется?
— И как ты догадалась? — хмыкнул я, застегивая ей молнию.
Она была не первая, кто заводил эту шарманку. Как только отношения с женщиной начинали портиться, она обязательно выруливала на вопрос о моей матери. Ничего нового. Рано или поздно все они на этом ломались. И ничего тут нельзя было поделать.
Я предложил Соне пойти куда‑нибудь поужинать, прежде чем присоединиться к остальным, но она сказала, что у нее сейчас кусок в горло не полезет.
— Из‑за меня или из‑за диеты?
— Вот что я тебе скажу: ты меня с кем‑то путаешь. Я как будто расплачиваюсь за грехи другой женщины.
— Можешь думать все, что угодно. Ты имеешь право на собственную версию. Можешь даже найти, на что пожаловаться, если немного напряжешь извилины. Чем ты рискуешь? Ты хочешь, чтобы я принес тебе свои извинения? Или чтобы я закрывал глаза, когда тебе удобно? Скажи, что доставит тебе удовольствие? Что я должен делать? Вытирать тебе между ног, когда ты приходишь в себя? В чем именно состоит моя роль? Или тебе нужно мое благословение?
Она смотрела на меня со всей яростью, на какую только была способна, но тут земля вдруг покачнулась у нас под ногами. Это длилось несколько секунд. Землетрясение, и довольно сильное. Со стен попадали картины, повалились предметы, затрещали лампы, а от земли пошел жуткий гул. Это было уже третье землетрясение с начала года. Нам еще даже не успели выплатить страховку за окно, которое разлетелось вдребезги на День Всех Святых, а тут опять.
Было такое ощущение, что по квартире пронеслась стая дерущихся кошек.
Соня рухнула в кресло, а я стоя переводил дух. На улице завыли сирены, вдалеке залаяли собаки.
— Я знала. Я чувствовала: что‑то должно произойти. Я чувствовала, что это плохой день. И ты не брал трубку.
— Подумай лучше о том, что целые деревни провалились под землю, — сказал я, ставя на место мебель. — Подумай о разлившейся нефти, об ураганах, о наводнениях. О войнах, которые вот‑вот разразятся. Что же, все дни плохие? Подумаешь, маленькое землетрясеньице.
— Но ты хоть понял?
— Что понял?
— Что мы в любой момент можем умереть.
По крайней мере, у нее прошло мстительное настроение. Потом потихоньку смолкли сирены, угомонились собаки, и я развесил по стенам все картины.
— Ты понимаешь, что это могли быть наши последние мгновения, а мы их провели так гадко? Ведь мы могли уйти из жизни, ненавидя друг друга. Это не заставляет тебя задуматься?
— Да нет. О чем тут задумываться? Скажи‑ка лучше, тебе не кажется, что пахнет газом?
Я пошел на кухню и наклонился над плитой. Поженившись, мы долго и старательно ее выбирали. Только это было все равно что купить «роллс‑ройс» и ездить на нем к соседям через улицу, — мы почти никогда не ели дома. Я искал утечку газа, когда Соня вдруг подошла сзади, прижалась ко мне и сомкнула руки у меня на груди.
— Неужели ты и вправду ни о чем не задумался? — прошептала она, ухватившись за меня, как за надувной матрац во время шторма.
Зажатый между Соней и плитой, я вцепился в медный кран, опустил голову и закрыл глаза. Как будто забыл, что мы не делали это очень давно. Как будто не думал о землетрясении и о Сониных уговорах, хотя она таким образом просто защищалась. Разве не нужно каждое мгновение жизни воспринимать как последнее, относиться к нему как к предсмертной сигарете осужденного — сигарете, про которую говорят, что она — наивысшее наслаждение, что лучше ее ничего нет в жизни. Разве не нужно стремиться в небо вместо того, чтобы ползать по куче мусора? Разве не нужно соотносить себя со всем, что нас окружает? Я чувствовал, как меня пронизывает дрожь, пока Соня нежно ласкала мне живот.
— Соня, послушай… — начал я тоном умирающего. Желание, точно яд, растекалось по моим жилам, у меня свело челюсти, подкашивались ноги.
В последний раз, когда мы трахались, она потом всю ночь объясняла, что мы непременно преодолеем это испытание, потому что мое тело многое ей рассказало и она теперь совершенно убеждена: все встанет на свои места и мы забудем эту неприятную историю. В такой ситуации я предпочитал не трахаться с ней вовсе, раз мое тело рассказывает ей невесть что — мне‑то будущее виделось скорее в мрачном свете.
Она развернула меня лицом к себе и снова обвила руками, положив голову мне на грудь.
— Молчи, не говори ничего, — прошептала она.
— Я молчу.
Мы занимались сексом стоя, прошло минуты три — и тут появилась моя мать.
Нетвердой походкой она добралась до середины кухни. Мы вздрогнули и замерли на месте. Соня выругалась сквозь зубы, мы отскочили друг от друга и кое‑как привели себя в порядок. Соня спряталась за барную стойку, чтобы натянуть трусики. Мать искала нас глазами.
Тут я заметил, что голова у нее в крови.
— Авария, — сказала она. — Я спокойно ехала. Подъемный кран упал прямо посреди дороги.
Я усадил ее в кресло.
У нее была широкая рана на лбу, кровь заливала лицо. Я хотел отвезти ее в больницу, но она наотрез отказалась, — потому что не хочет, заявила она, чтобы ее изуродовал какой‑нибудь дежурный коновал.
— Она права, — подтвердила Соня, мрачнея на глазах. — Я позвоню Борису.
Натужно улыбаясь, мать прижимала ко лбу махровое полотенце, я держал наготове другое.
— В городе полно аварий, — проговорила она. — «Скорая помощь»? Ну уж нет, благодарю покорно.
Я гадал, видела она или нет, чем мы с Соней занимались. Неприятная ситуация, но она, кажется, ничего не успела заметить.
— Тебе не лучше? — спросил я, беря ее за руку.
Она стала извиняться, что причиняет нам столько хлопот, но я ее успокоил. Соня ходила взад‑вперед по саду, прижав к уху трубку.
Мать повела носом:
— Тебе не кажется, что пахнет газом?
Я снова пошел на кухню. Увидев мать в крови, опять подумал: разве это жизнь? Ну и влип же я! И снова все мне показалось нелепым и бессмысленным. Наша жизнь с Соней была нелепа и бессмысленна.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Трения - Филипп Джиан», после закрытия браузера.