Читать книгу "От убийства до убийства - Аравинд Адига"

Но мать этого не могла, ей все еще хотелось, чтобы они ее приняли как свою. А пропуском к ним был Шанкара. Не то чтобы и сам он представлялся браминам вполне приемлемым. Они видели в нем плод пиратского приключения его отца, Шанкара ассоциировался у них (он в этом не сомневался) со всем теперешним падением нравов. Смешайте в одном горшке поровну добрачный секс и нарушение кастового закона – что получится? Вот этот пронырливый маленький сатана: Шанкара.

Кое-кто из родственников-браминов, та же тетя Урмила, приходили к ним в гости годами, хотя им, похоже, никогда особо не нравилось трепать его по щеке, или посылать ему воздушные поцелуи, или делать другие гадости, какие тетушки позволяют себе с племянниками. Оказываясь рядом с ней, Шанкара чувствовал, что его всего лишь считают терпимым.

А вот хер вам, не желает он быть терпимым.

Он приказал шоферу ехать на Зонтовую улицу и безучастно смотрел в окно машины на мебельные магазины и лотки, с которых торговали соком сахарного тростника. Вышел он у кинотеатра «Белый жеребец».

– Не жди меня, я позвоню, когда закончится фильм.

Поднимаясь по ступенькам кинотеатра, Шанкара увидел изо всех сил машущего ему рукой хозяина стоявшего неподалеку магазина. Родственник со стороны матери. Родственник сначала посылал ему широченные улыбки, а после принялся жестикулировать, призывая его зайти в магазин. Родственники-хойка всегда относились к Шанкаре с особым почтением – то ли потому, что он был наполовину брамином и, следовательно, по кастовым понятиям стоял намного выше их, то ли потому, что он был богат и, следовательно, стоял намного выше их по понятиям классовым. Выругавшись про себя, Шанкара отвернулся и пошел дальше. Неужели эти тупые хойка не понимают? Нет на свете ничего, что он ненавидел бы сильнее, чем их заискивание перед ним, перед его полубраминством. Да если бы они презирали его, если бы заставляли заползать в их магазины на карачках, чтобы искупить тем самым грех полубраминства, он бы к ним каждый день приходил!

Была и еще одна причина, по которой ему не хотелось посещать вот именно этого родича. До Шанкары доходили слухи, что пластический хирург Кинни содержит в этой части города любовницу – еще одну хойка. И он сильно подозревал, что родственнику она знакома, что родственник думает: ах наш Шанкара, бедный, бедный Шанкара, как мало ему известно об изменах его отца. А Шанкаре было известно об изменах его отца все, – отца, которого он не видел уже шесть лет, который больше и не писал домой, и по телефону не звонил, хоть и продолжал присылать коробки со сладостями и заграничным шоколадом. И все же Шанкара чувствовал: кое-что отец его в жизни понимает.

Любовница хойка, живущая рядом с кинотеатром; еще одна красавица хойка в женах. Сейчас он жил у Залива, на свободе и в роскоши, перекраивая богатым арабкам носы и губы. И там у него тоже любовница есть, и сомневаться нечего. Люди, подобные отцу, ни к какой касте, религии или расе не принадлежали – просто жили в свое удовольствие. Единственные в этом мире настоящие мужчины.

Касса оказалась закрытой. СЛЕДУЮЩИЙ СЕАНС В 8.30 ВЕЧЕРА. Шанкара торопливо сбежал по лестнице, стараясь не встретиться глазами с хозяином магазина. Быстро пройдя по улице и два раза свернув за угол, он дошел до «Продажи Наилучшего Мороженого» и потребовал молочный коктейль с чику[5].

Он быстро проглотил коктейль и, чувствуя, как в мозг его впитывается сахар, откинулся на спинку стула, усмехнулся и сказал сам себе:

– Долпаёп!

Ладно, он это сделал; унизил Лазрадо за то, что тот унизил его.

– Еще один коктейль с чику! – крикнул он. – И с двойным мороженым!

В школе Шанкара всегда был паршивой овцой. Неприятности начались у него лет в восемь-девять. Однако больше всего натерпелся он от пришепетывавшего учителя химии. Как-то утром Лазрадо застукал его, когда он курил сигарету у стоявшего вне школы лотка, с которого торговали сахарным соком.

– Каждый, кто начинает курить до двадцати лет, перестает развиваться как нормальное человеческое существо, – вопил мистер Лазрадо. – Пудь твой отец здесь, а не в Заливе, он поступил пы с топой в точности как я…

И до конца того дня Шанкара стоял на коленях у двери кабинета химии. Стоял, глядя в пол и думая только одно: «Он сделал это потому, что я хойка. Будь я христианином или бантом[6], он бы меня так не унизил».

В ту ночь он лежал в постели, и вдруг его осенило: «Раз он причинил мне боль, так и я причиню ему боль». То была мысль ясная и краткая, явившаяся ему как луч солнца, как кредо всей его жизни. Начальная эйфория обратилась в нетерпение, он вертелся с боку на бок, повторяя: Мустафа, Мустафа. Он должен пойти к Мустафе.

К Мустафе, который делает бомбы.

Имя это Шанкара услышал несколько недель назад, в доме Шаббира Али.

Они – все пятеро членов «дурной компании» – смотрели в тот вечер у Шаббира Али очередной порнофильм. Там одну женщину имели сзади, здоровенный негр вставлял ей и вставлял. Шанкара и не знал, что можно и так, как не знал этого и Пинто, даже попискивавший от удовольствия. Шаббир Али наблюдал за удивленными друзьями со своего рода удивленной отстраненностью: он видел этот фильм множество раз и возбуждаться от него перестал. Он жил в столь близком знакомстве с грехом, что его уже ничто не пронимало – ни блуд, ни изнасилование, ни даже содомия; постоянное созерцание порока едва ли не вернуло ему невинность.

Когда фильм закончился, мальчики повалились на кровать Шаббира Али, грозясь, что прямо сейчас и подрочат, на что хозяин отвечал: даже думать забудьте.

Шаббир Али выдал им, чтобы было чем позабавиться, презерватив, и они стали по очереди втыкать в него пальцы.

– Для чего он тебе, Шаббир?

– Для моей девушки.

– Не заливай, ты же гомик.

– Сам ты гомик!

Потом все завели разговор о сексе – один лишь Шанкара в нем не участвовал, а только слушал, притворяясь, будто размышляет о чем-то своем. Он понимал, что его все равно в такой разговор не примут, поскольку все знают: он девственник. В техникуме была одна девочка, которая «обсуждала» это дело с мужчинами; Шаббир Али «обсуждал» с ней и намекал, что одним обсуждением дело не ограничилось. Шанкара попытался дать им понять, что и он «обсуждал» с женщинами и, может, даже поимел одну шалаву на Старой Судейской. Впрочем, ему было ясно, что остальные мальчики видят его насквозь.

Али принялся показывать им то да се – за презервативом последовала гантель, которую он держал под кроватью, номера «Хастлера» и «Плейбоя», официальный журнал НБА.

– А вот это что? Догадайтесь, – сказал он. «Это» было маленькой черной штуковиной с таймером.

Никто не догадался, и он сказал:

– Это детонатор.

– Для чего он? – спросил Шанкара, встав с кровати и поднеся штуковину к свету.