Читать книгу "Великая смута - Николай Плахотный"

Дух перевела и продолжала:

— Пусть жили небогато, но по-человечески. Не было терроризма, ничего не знали о заложниках. Зарплаты, пенсии получали регулярно, день в день. Учились, лечились задарма. Конечно, были бытовые проблемы. Не хватало жвачки, пепси-колы. Гонялись за заморскими сигаретами. Мечтали о джинсах. Но роковую роль, считаю сыграла все-таки водка.

Как истинный технарь, Катерина во всем ценила четкость, системность. Все в ее головке было разложено по ячейкам и клеточкам, словно в компьютере. Многие теперь задним числом хотят понять, что с нами произошло после восемьдесят пятого года? По крупицам, день за днем, с терпением и тщанием реставраторов восстанавливают событийную мозаику по цепочке сумасбродных лет. Но сбиваются. И полной ясности нет, потому что нарочно все перекручено, перемешано. Но кое-что все-таки приоткрывается. Вот и Катерина полагает, что первопричина всех бед была, между прочим, водка!

При советской власти потребление зелия известным образом худо-бедно регламентировалось. Оппозиция трактовала это как ущемление потребительской свободы и нарушение гражданских прав. Печать, радио, телевидение подхватили эту идейку — требовали свободную и неограниченную продажу алкоголя. За несколько дней до того, как стать «всенародно избранным президентом», Ельцин по ТВ витийствовал: «Начнется борьба за привлечение к суду руководителей всех уровней за ущерб, который они нанесли лично стране и народу. Могу, — продолжал алкаш в законе, — назвать одно из этих дел — об ущербе в результате антиалкогольной кампании». И тут же ошибку нехороших советов быстренько исправили. Открыли шлюзы и кингстоны, суррогатная водка, в том числе печально известный спирт «Рояль», хлынули через кордоны безо всяких пошлин. На этой хмельной волне легко было шельмовать и поносить коммуняк — от Ленина до Егора Кузьмича.

— Задурили людям мозги, — прервала мои подспудные мысли базарная торговка. — С пьяным-то народом что хочешь можно делать. И сделали. Жизнь до дна перебуровили. А что получили взамен? Безобразия, страдания, мытарства, кровь, слезы. И караваны беженцев.

В этом потоке и мы, несчастные мешочники-челночники. За полторы тысячи километров молдаванки волокут, как проклятые, на продажу кабачки, баклажаны, помидоры, перец, сливы, груши, орехи, яблоки, айву. Это называется бизнес. Да только черт ему рад.

С громкого шепота перешла на митинговый тон. Никого не смущаясь, по косточкам разбирала новейшую историю Отечества.

— А молдавское село вообще не узнаете. Оно похоже на поле, заждавшееся дождя. Его же нет и нет. Пусть был бы даже не тихий дождик, а с грозой и бурей. Да вот и Мария наша может подтвердить, что я не вру. Она натуральная колхозница. Эй, Мария, вине эн коаче репедэ!»[2]— крикнула в пространство.

— Марийка, ты ведь из Дондюшэнь?

В ответ — безгласый кивок.

— Это наш постоянный покупатель. Интересуется, как теперь живут колхозники в Молдове?

Только что смуглое личико дивчины было безучастное, постное. Но то была игровая маска, скрывающая сильный характер. В правом углу красиво очерченного рта вспыхнула загадочная полуулыбка. Чудное свечение продолжалось секунду-две. В следующее мгновенье на живом экране свет погас, лицо снова стало невыразительным, туповатым.

— А чего рассказывать? Поезжайте — глядите, если на то пошло. Потом только не жалеть, что потратили зря время. Интересного мало. Все хорошее пропало. Мой папа был трактористом, теперь дома, в огороде копается. Вечерами с бадей Аурелом Ленина читают. Тоже, как и вы, хотят понять, что с Молдовой произошло, что с молдаванами случилось.

Я не мог уловить, где шутка, а где полный серьез.

— И какой же они сделали вывод?

В уголке рта опять засветилась улыбочка Джоконды.

— Бадя Аурел говорит: «Надо начинать сначала». Хочет возродить советскую власть. Папа же считает, что можно ограничиться бригадным хозрасчетом. Но обязательно, чтобы в колхозе. У нас же в селе есть теневой кабинет. В общем, правление на случай будущей артели.

Боже, где я? Что со мной? Не во сне ли? Да вроде б наяву. Рядом многоголосо рынок гудит и музыка играет.

— А ваши отдают себе отчет, что из этого может выйти?

И опять — улыбка: полная, ясная.

— Так считают не только мужчины в селе, а и женщины тоже. Уверены: хуже, чем теперь, уже не будет.

Из разговора я понял, что и в Молдавии село в бедственном состоянии. Все, что за десятилетия было построено, сооружено и накоплено, растащили, разграбили, порушили.

Марийка, как ужаленная, сорвалась с места. Вернулась через минуту. В руках держала аккуратно сложенную газету «Молдавские ведомости».

— Хотите увидеть нашего дядю Аурела?

Подумал: наверное, напечатан портрет передовика, как это было принято в доброе старое время.

— Глядите.

На снимке был запечатлен момент полевых работ. Две лошадки еле волокли самодельную колымагу. На ней был установлен деревянный ящик, под ним торчали сошники от дисковой бороны. На козлах сидел дядька. Другой плелся сзади, следил за работой самодельного агрегата. Вот как теперь в Молдове землю пашут и хлебушек сеют.

— И который же из них дядя Аурел?

— Который в шляпе.

Да это же фотообвинение. Вот до чего довели крестьян демократы-реформаторы. Поневоле возьмешь в руки труды Маркса и Ленина.

Под снимком фоторепортера Валерия Кочмаря всего две строки: «Ни один из них (запечатленных на фото) не уверен в том, что сможет вырастить сельхозпродукцию и затем с выгодой для себя продать ее».

Хорошо понимаю Марийку Молдаване по характеру гордецы. Не любят выставлять напоказ свою бедность. На людях не прочь пофанфаронить. Красуются подчас больше, чем позволяют финансовые возможности. По сему поводу немало ходячих анекдотов.

В мою бытность в Орхейском районе, в селе Маловата жил некто Аннаний Попа. С ним была связана уйма забавных курьезов. В память врезался такой. По вечерам у клуба собирался праздный люд. Часто околачивался тут и Аннаний. Стоял обычно в сторонке, слушал умные речи, при этом меланхолично ковырялся в зубах спичкой. Изображал из себя сытого и довольного жизнью. В натуре же это была одна видимость. В Маловате знали наверняка, кто что ел в обед или чем ужинал. И все равно Попефанфарону хотелось чуточку порисоваться. Не велик грех. Впрочем, даже и не грех, своего рода блажь.

Вот так порой находит на нас стих откровения. Перед чужим человеком не стыдно душу вывернуть. Выговорился — и тяжесть с души снял. Тут же был особый случай. Милая молдаваночка выражала мысли и настроения многих тысяч своих земляков. К сказанному еще добавила:

— В селе у нас люди шутят: «Дошли мы до ручки». Что понимать надо так: дошли до ручки сохи.

И со знанием дела, толково разъяснила: в колхозах, совхозах сельхозтехника уже трижды выработала свой ресурс. Машины, агрегаты стоят латанные-перелатанные. Пора на переплавку. Крестьяне же, в порядке самодеятельности, клепают по дворам нечто такое, чего не сыщешь в технических каталогах. Клепают — и вслух на все лады клянут чертову власть.