Читать книгу "Тауэр, зоопарк и черепаха - Джулия Стюарт"

Бифитер протянул руку в белой перчатке и молча взял папку. Когда он уже поднимался, королевский конюший перегнулся через стол.

— Хочу предупредить, — сказал он, понизив голос. — Помните, что неразлучников нельзя сажать в одну клетку. Они терпеть не могут друг друга…

Глава пятая

Геба Джонс оставила без внимания урну с прахом, которая стояла у нее на столе, с тех пор как ее принесли в бюро, и достала искусственный глаз. Она поднесла его к своему, и два зрачка несколько секунд изучали друг друга. Наконец отведя взгляд, она подивилась мастерству, с каким была расписана ореховая радужка. Вдоволь наудивлявшись, она взялась за телефонную трубку в надежде наконец-то вернуть глаз его датскому владельцу.

Найти номер оказалось не так трудно, как она опасалась. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда она обнаружила на обратной стороне протеза имя производителя и серийный номер. Надпись была мелкой, словно мушиные следы, и чтобы ее разобрать, Гебе Джонс пришлось взять у Валери Дженнингс очки, что вошло у нее в привычку и раздражало Валери. Услышав просьбу Гебы, Валери издала такой тяжкий вздох, что наверняка его услышали даже земляные черви подземки, и осталась сидеть в расплывшемся мире, дожидаясь своих очков, в очередной раз посоветовав Гебе Джонс проверить зрение.

— Зрение с возрастом портится у всех, — сказала она.

— Старая курица стоит сорока цыплят, — ответила Геба Джонс, наконец-то возвращая очки.

Набрав телефонный номер владельца глаза, который ей дал секретарь производителя протезов, Геба Джонс в ожидании ответа что-то писала в своем блокноте.

— Алло, — ответили ей наконец.

— Алло, — повторила она настороженно. — Фредерик Кьельдсен?

— Ja![7]

— Говорит миссис Джонс из бюро находок Лондонского метрополитена. Я уверена, что мы нашли вещь, которая принадлежит вам.

Последовала пауза, после чего из здорового глаза Фредерика Кьельдсена полились слезы. Когда влажные звуки в трубке стихли, он извинился и принялся объяснять, что случилось.

— Я лишился глаза два года назад в дорожной аварии. Пролежал в больнице несколько недель, — сказал он. — Потом не мог заставить себя сесть за руль, пришлось бросить преподавательскую работу. Я был настолько подавлен, что даже не сообразил пойти к… как вы их называете?

— К протезисту?

— Ja! К протезисту. Только когда моя сестра собралась замуж, я решил вставить глаз, чтобы не портить ей своим видом свадебные фотографии. Тогда я принял решение, когда пройдет праздничная церемония, покончить с собой.

Последовала долгая пауза, когда два незнакомых человека прислушивались к молчанию друг друга.

— Мне пришлось ехать до протезиста на двух автобусах, — продолжал он. — Но в тот миг, когда мастер, к которой я обратился, оторвала взгляд от инструментов и заговорила со мной ангельским голосом, я по уши в нее влюбился. Прошло восемь месяцев, и после многочисленных и, должен сказать, ненужных свиданий я сделал ей предложение под той самой елью, под которой мой отец просил руки моей матери. Накануне нашей свадьбы все цветочные магазины в округе остались без цветов. Я был так счастлив, что невозможно передать словами.

Громко сглотнув комок в горле, Фредерик Кьельдсен продолжал:

— Десять дней назад я гостил в Лондоне у племянницы и уже ехал в аэропорт, когда поезд метро неожиданно остановился. Я ударился лбом о стекло, и глаз выскочил. В вагоне было столько ног и сумок, что я так и не смог его найти до самого Хитроу. Если бы я остался искать его и дальше, поезд просто увез бы меня обратно в Лондон и я опоздал бы на свой самолет. На следующий день я должен был вовремя явиться на работу, у меня разыгралась чудовищная мигрень, потому я просто надел солнечные очки и вышел. Конечно, жена сделала мне другой глаз, но мне так был нужен тот, что свел нас вместе. А теперь вы его нашли. Это настоящее чудо!

Фредерик Кьельдсен снова извинился за свои слезы, а Геба Джонс заверила его в том, что немедленно вышлет глаз по почте. Когда она повесила трубку, Валери Дженнингс подошла и посмотрела на глаз из-за плеча своей коллеги, почесывая шиньон с темными кудряшками, приколотый к затылку. Затем с одной из полок она сняла коробку, где лежал стеклянный глаз, предположительно принадлежавший Нельсону, и еще один, фарфоровый, который, если судить по приложенной к нему бирке, принадлежал китайскому императору четырнадцатого века, который использовал его, только когда посещал любимую наложницу. Показав все глаза коллеге, Валери Дженнингс, которой уже стало скучно, спросила:

— Не хочешь поиграть в шарики?

Геба Джонс была уверена, что выиграет, в особенности потому, что была готова пожертвовать собой и растянуться на полу конторы, чтобы совершить удачный бросок. Свое мастерство она довела до совершенства еще в раннем детстве, на холодных каменных полах в Афинах, а к пяти годам, когда семья Грамматикос переехала в Лондон, раскрыла свой талант в полной мере, несмотря на препятствия в виде ковров. Ее способность выигрывать даже с завязанными глазами в итоге породила веру, будто своему умению она обязана исключительным слухом — почему-то никому в голову не приходило куда более очевидное объяснение, что она подглядывает. В результате она объявила, будто способна слышать слова еще не рожденных младенцев, и все беременные всего греческого квартала, с готовностью поверившие в такую способность соотечественницы, подставляли свои огромные животы, чтобы девочка услышала первые слова их детей. Требуя абсолютной тишины, она усаживалась, прижавшись ухом к торчащему пузу, и переводила повизгивания, перешептывания и стоны с живостью полиглота.

— Спасибо, что-то не хочется, — тем не менее ответила Геба Джонс, переворачивая искусственный глаз, зажатый в руке. — Смотри. Он вытянут с одной стороны. Кроме того, глаз этого бедняги и без того немало покатался по Лондону.

Заклеив коробочку с глазом коричневой клейкой лентой, которая висела на запястье надувной куклы — это место одобрили обе, потому что скотч часто терялся, — Геба Джонс надписала адрес мистера Кьельдсена и с торжествующим видом положила коробку в мешок для почтовой корреспонденции. Оглядев письменный стол в поисках новой задачи, она задержала взгляд на урне с прахом. Ощутив укол совести за то, что постоянно игнорировала эту находку с первого дня ее появления, она повертела в руках деревянную коробку и провела пальцем по медной пластине со словами «Клементина Перкинс, 1939–2008. RIP», выведенными изящным почерком. Она попыталась представить женщину, останки которой путешествовали по метро, но больше всего ей было жаль того человека, который их потерял. В надежде отыскать хоть какую-нибудь ниточку, способную привести ее к родственникам Клементины Перкинс, она решила поискать запись о ее смерти в Национальном реестре умерших.