Читать книгу "Шаман - Ной Гордон"

Второй сон был еще хуже.

Он снова стоит в большой толпе. Людей столько же, сколько их было возле литейного завода, но на сей раз мужчины и женщины стоят перед восемью виселицами, возведенными в замке Стерлинг; толпу сдерживают ополченцы, выстроившиеся вдоль всей площади. Священник, доктор Эдвард Брюс из Ренфру, сидит и молча читает. Напротив него сидит человек в черном. Роб Джей успевает узнать его, прежде чем тот прячет лицо под черной маской; он — Брюс Как-его-там, обедневший студент-медик, получающий пятнадцать фунтов в год за работу палача. Доктор Брюс начинает громко зачитывать слова 129-го псалма: «Из глубины взываю к Тебе, Господи!» Каждому из осужденных дают традиционный стакан вина, а затем несчастных ведут на эшафот, где стоят восемь гробов. Шестеро заключенных предпочитают промолчать. А мужчина по имени Гарди окидывает взглядом море лиц и приглушенно произносит: «Я умираю как мученик за дело справедливости». Эндрю Герулд говорит очень четко. Он выглядит изможденным и явно старше своих двадцати трех лет: «Друзья мои, я надеюсь, ни один из вас не пострадал. Когда все будет кончено, прошу вас, мирно разойдитесь по домам и читайте Библию». На головы им надевают колпаки. Двое осужденных выкрикивают слова прощания, когда палач прилаживает петли. Эндрю больше ничего не говорит. Все происходит по сигналу, и пятеро умирают без борьбы. Трое еще какое-то время дергаются. Новый Завет Эндрю падает из его бессильных пальцев в молчаливую толпу. Когда подручные палача перерезают веревки, палач наносит удар топором по шее каждого повешенного, одного за другим, и поднимает внушающий трепет предмет за волосы, каждый раз объявляя, как того требует закон: «Вот голова изменника!»

Иногда Роб Джей просыпался посреди ночи в своей узкой постели под крышей, ощупывал себя и дрожал от облегчения, что жив. Глядя в темноту перед собой, он спрашивал себя, сколько людей ушло из мира живых из-за того, что он написал тот призыв. Сколько судеб изменилось, сколько жизней оборвалось — и все потому, что он передал свои убеждения очень многим людям? Общепринятая мораль утверждала, что за принципы стоит бороться, за них стоит умереть. Но разве жизнь не самое ценное, чем обладает человек? И разве, как врач, он не обязан прежде всего спасать и сохранять жизнь? Он поклялся себе и Эскулапу, богу врачебного искусства, что больше никогда не пошлет человека на смерть из-за различия в убеждениях, никогда не ударит другого в гневе, и в тысячный раз поразился тому, как же тяжело Брюсу Как-его-там давались пятнадцать фунтов.

7

Колорит картины

— Вы тратили не свои деньги! — однажды утром кисло заявил Робу мистер Вильсон, когда тот вручил ему пачку бланков. — Это деньги, полученные поликлиникой от отцов города. Финансы благотворительного фонда нельзя тратить по прихоти одного из наших врачей.

— Я никогда не тратил деньги от благотворительности по своей прихоти. Я никогда не лечил и не выписывал рецепты пациенту, который бы не был серьезно болен и не нуждался в немедленной помощи. Ваша система никуда не годится. Иногда мне приходится лечить растяжение мышцы, в то время как другие умирают из-за отсутствия врачебной помощи.

— Вы забываетесь, сэр. — Взгляд и голос Вильсона оставались спокойными, но его рука с бланками дрожала. — Вы понимаете, что впредь вам придется ограничить свои посещения только адресами на бланках, которые я выдаю вам каждое утро?

Робу отчаянно хотелось сказать мистеру Вильсону, что он на самом деле понял и что мистеру Вильсону лучше всего сделать со своими бланками. Но в связи с недавними осложнениями в своей жизни он не посмел. Вместо этого он заставил себя кивнуть и отвернуться. Засунув пачку бланков в карман, он направился в свой район.

В тот же вечер все изменилось. Маргарет Холланд пришла к нему в комнату и села на край кровати — место для сообщения новостей.

— У меня пошла кровь.

Он заставил себя мыслить прежде всего как врач.

— У тебя кровотечение, ты теряешь много крови?

Она покачала головой.

— Сначала было немного сильнее, чем обычно. А потом — как всегда во время месячных. Уже почти закончилось.

— Когда все началось?

— Четыре дня назад.

— Четыре дня! — Почему она выждала четыре дня, прежде чем сообщить ему? Маргарет не смотрела на него. Она сидела абсолютно неподвижно, словно выставив защиту от его гнева, и он понял, что она провела эти четыре дня, борясь с собой. — Еще немного, и ты бы решила ничего мне не говорить, верно?

Она не отвечала, но в этом не было нужды. Несмотря на то, что он был странным — протестант, который все время моет руки, — он был ее шансом избежать тюрьмы бедности. Ему самому пришлось заглянуть в эту тюрьму, и потому он искренне удивился, что она все-таки нашла в себе силы сообщить ему правду; вместо гнева за такую задержку он испытал восхищение и огромную благодарность. Он подошел к ней, поставил на ноги и поцеловал покрасневшие веки. Затем обнял ее и стоял так, нежно поглаживая, словно успокаивая напуганного ребенка.

На следующее утро он пребывал в эйфории, хотя время от времени от облегчения у него подкашивались ноги. Мужчины и женщины улыбались, когда он здоровался с ними. Он оказался в новом мире, где солнце светило ярче, а воздух, которым он дышал, казался целительным.

Он относился к своим пациентам с обычной внимательностью, но в перерывах мысли его неслись галопом. Наконец он сел на деревянное крыльцо на Броуд-стрит и стал обдумывать прошлое, настоящее и будущее.

Вот уже во второй раз ему удалось избежать ужасной судьбы. Он чувствовал, что получил предупреждение: ему следует с большим вниманием, большим уважением относиться к собственной жизни.

И тогда он подумал о своей жизни как о большой картине, которая создается постепенно. Что бы с ним ни случилось, законченная картина будет посвящена медицине, но он чувствовал, что, останься он в Бостоне, колорит будет в основном в серых тонах.

Амелия Холмс могла устроить для него то, что она сама называла «блестящей партией»; но, едва избежав обреченного на нелюбовь и нищету брака, он совершенно не желал хладнокровно заключать такой же обреченный на нелюбовь, хоть и сулящий богатство, союз, или позволить выставить себя на ярмарке женихов бостонского общества — медицинское мясо по конкретной цене за фунт.

Он хотел нарисовать свою жизнь самыми яркими, насыщенными цветами, какие только сумеет найти.

В тот день, закончив работу, он пошел в Атенеум и перечитал все книги, вызвавшие у него наибольший интерес. И задолго до того, как он закончил чтение, он уже знал, куда хочет ехать и чем заниматься.

Ночью, когда Роб лежал в постели, у дверей раздалось знакомое царапанье. Он молча смотрел в темноту и не шевелился. Робкий стук прозвучал во второй раз, затем в третий.

У него было несколько причин подойти к двери и открыть ее. Но он лежал не шевелясь, словно в кошмарном сне, не в силах двинуть рукой или ногой, и в конце концов Маргарет Холланд ушла.