Читать книгу "Прощание в Дюнкерке - Владимир Сиренко"

— Это хорошо, хорошо… Я думаю… — Галущак не закончил, в комнату стремительно вошел молодой человек во френче. Он многозначительно глянул на Галущака и подошел к Фернандесу:

— Вот, пожалуйста, ваши документы. Извините за беспокойство.

— Господин Ракоши, не будем терять время, — сказал Фернандес — Я должен повидаться с господином Крюндером, возможно, он мне что-то прояснит.

— А вы знаете, Золтан, за этого немца Дорна обещают вознаграждение. В долларах, — проговорил Галущак по-венгерски и по-немецки добавил: — Не думайте, господин Стеншельд, что мы вам помочь не можем. Можем, я уверен!

Фернандес улыбнулся. Ракоши все понял и сказал:

— Да, господин Стеншельд, слово «доллары» на всех языках звучит одинаково. Но в нашем общем деле важнее бескорыстная помощь. Барона Крюндера в Карпатах уже нет. Вчера он уехал в Будапешт, оттуда — в Париж.

«С одной стороны, повезло, — обрадовался Фернандес, — я мог и вчера сунуться к Галущаку. С другой стороны, нехорошо, что Дост стабильно идет впереди», — он изумленно поднял брови, услышав от Ракоши:

— Мы с бароном проработали местную ситуацию. Скорее всего, барону может помочь доктор Коленчук.

— Да, — вмешался Галущак, — доктор Коленчук — человек знающий. Он недавно был здесь, провел совещание с Волошиным. Скоро он со своими хлопцами вольется в нашу рать. Но пока еще вынужден следить за французскими пособниками Бенеша. Тяжелый ему достался удел — вдали от дома, в вертепе!

«Занятный этот тип Краух, — думал Фернандес, слушая трескотню Галущака. — Как он сказал Гофману, передавая документы на имя Стеншельда: «Дружба между нами останется дружбой, но Прагу может занять и вермахт и Красная армия, а Иржи Краух хоть и немец, но пражанин, и хочет в любом случае жить, и жить дома». Видимо, господин Золтан, забрав у меня документы, бегал звонить в Прагу и справлялся у Крауха, как вести себя со мной. Так, значит, следующая остановка — город Париж…»

X

Он обнял теплые плечи Нины. Как давно они идут по этому лесу, нигде ни огня, но она знает дорогу.

— Давай присядем, хоть на минуту, я устал.

Она повернула к нему лицо и покачала головой.

— Еще немного, — ответила шепотом. Ему захотелось немедленно найти ее губы. Он остановился, привлек ее к себе. Милое, любимое лицо… Девочка моя…

— Пойдем, — зовет она.

И они опять пошли, чтобы остановиться у следующего поворота. Там он снова поцелует ее. И все же надо ненадолго присесть. Нет, здесь они не найдут ночлега.

Но что это? Большая поляна, впереди, за перелеском, он видит поле. Какие-то странные островерхие крыши домов. Или это не дома? Почему не светит ни единый огонек? Ему показалось, он припоминает, что когда-то бывал здесь. Он видел все это. Ну конечно, вот орел, расправивший крылья над обелиском. Он очень хорошо помнит, что бывал здесь. Только вот где они? Они уже вышли из леса, Нина взяла его за руку, как ребенка. Если бы она знала, как он устал! Не торопила бы так. Но ему стыдно признаться.

— Где мы, Ниночка?

— Разве ты не видишь? Это поле Бородина.

— Куда мы идем?

— К могиле…

Да, вот, впереди — кресты. Кто тут лежит? Французы? Батарея Раевского дальше, значит, здесь французское кладбище. Да, он отчетливо слышит французскую речь. Кто-то служит мессу по убитым.

— Нина, разве ты не слышишь? Нина, куда ты?

Он заметался. Это поле… Оно такое опасное. Там могилы… Зачем она привела его сюда? Блиндажи… Она упадет, сломает ноги… Какая глупая девочка, бегать ночью по полям сражений…

— Стой! — закричал. — Вернись! — и проснулся.

Этот кошмар снился какой уж раз. Наверное, потому, что подсознание готово принять: путь из этой каталажки один — в могилу. А Нина является, чтобы он мог проститься с ней. Сколько он уже в крепости? Сад за окном поблек, вот-вот пожелтеют листья, но еще солнечно и тепло.

Тогда на перроне его явно сильно ударили по голове. В первые дни, очнувшись, Дорн решил, что он в госпитале. Мучили мигрени. Видимо, на вокзале, думал он, тогда, на пустом ночном перроне, на него напали грабители. Но когда начались допросы, он все понял. И понял главное — он провален. Но как разведчик рейха или как советский разведчик? Первое время от него допытывались, кто пытался спасти канцлера Шушнига. Доказать, что не имел никаких связей с австрийской эмиграцией или другими противоборствующими аншлюсу силами, он смог легко. От него быстро отстали. Хотя временами он боялся, что эти люди располагают, допустим, показаниями кого-то из пожарных… Потом появился бритоголовый крепыш с вкрадчивым голосом. Представился как доктор Коленчук.

— Мы знаем вас. Вы офицер СД, — без обиняков начал он, — хотя упорно пытаетесь выдать себя за лесопромышленника из Швеции. Что правда, то правда, мы убедились, с австрийскими деревообрабатывающими предприятиями вы дел не имели, в этой части мы готовы вам поверить. Но это не значит, что тема для нашего общения исчерпана. Вы у нас в руках, Дорн. Мы располагаем фотографиями, на которых зафиксированы ваши многократные встречи и контакты с профессором Дворником из Праги.

Дорн тут же предположил, что Дворник «отдал» его чешской контрразведке. Тогда почему они интересовались обстоятельствами обнародования показаний Планетты? У чехов к этому делу должно быть иное отношение. Как бы то ни было, об этой истории нужно молчать. У него не могло быть никаких контактов с австрийцами — никаких! И стоять на том до конца. Еще ничего неизвестно. Коленчук заявил, что располагает письменными свидетельствами Дворника, где утверждается, что якобы Дорн склонял теолога возглавить заговор против президента Бенеша с целью раздела чехословацкого государства. Таких показаний официальным органам Дворник не мог дать при самых крайних обстоятельствах. И Дорн понял, что имеет дело не с чешскими контрразведчиками. Тогда с кем?

«Уж больно гладко прошел у меня последний разговор с Гизевиусом, — размышлял Дорн. — Не продолжается ли он здесь, в иных условиях? Если так, нельзя ни на шаг отходить от концепции, предложенной Гизевиусу, ибо развивать ее можно и пронемецки, и прочешски». Дорн так и поступил. В ответ на его объяснения Коленчук предъявил пленку с записью беседы Черчилля и Генлейна.

— Эту катушку вы собственноручно передали Дворнику, —сказал Коленчук. — Экспертиза зафиксировала на ней отпечатки ваших пальцев. Это прямая улика против вас как шпиона, работающего на подрыв чехословацкой государственности. И не пытайтесь изворачиваться. У нас есть все основания передать вас в руки чешских властей. Ставлю вас в известность: Прага объявила чрезвычайное положение, в условиях которого военный трибунал быстро вынесет вам однозначный приговор. Но мы не станем делать этого, если вы дадите ответ на следующие вопросы: как станет Великобритания реагировать на создание самостоятельного словацкого государства и нарушение Трианонского договора; как может отреагировать Сталин на этот, факт, если учесть, что власть в Словакии возьмет при поддержке Германии Словацкая народная партия; и, наконец, не подведет ли партию Андрея Глинки, своих полных единомышленников, господин Гитлер, не превратит ли завоеванную глинковцами самостоятельность в вассальную зависимость от рейха? Вы поняли направленность моих вопросов?