Читать книгу "Хуже некуда - Джеймс Ваддингтон"

Они могли бы размышлять и дальше. Должны были размышлять, знай они, что третья смерть поджидает за углом. Могли бы проявить чуть более заботы о своем ненаглядном Акиле. Но тут Перлита неожиданно сменила тему. Нечего прохлаждаться. Пора Азафрану искать велосипед — а это будет не так просто, ведь посте пережитого страха и восторгов память притупляется — и заняться тем, за что гонщику платят немалые деньги.

Девятый этап

Ах да, третья смерть. Агаксов Финбо. Велогонщик пропал во время тренировочного заезда в Арно. Вечно печальная, притерпевшаяся к невзгодам супруга-латышка сообщила об исчезновении в полицию. Розыски начались немедленно. Тело в тот день так и не нашли. Оно появилось на следующий день, на рассвете. Полицейские лишь успевали щелкать затворами фотокамер: сперва — эффектные снимки общего плана, затем неспешный «наезд» и, наконец, детали, взятые крупным планом, такие как ровный, безукоризненный сплав между белой костью и алым воском. Глянцевые фотографии напоминали картины старых мастеров.

«Изуверство как вид искусства, ужас превращается в ремесло!» — захлебывалась от оргазма пресса, и «Гэлакси-сиклисм» подвывала в тон интеллигенции. Приятно, шут возьми, лепить на площадях и в общественных галереях громадные снимки размером с витринное стекло. Так при чем здесь, скажите на милость, чувства родных, осиротевших малышей и жены? Агаксов Финбо. Бедолага. Велогонщик.

Попробуем описать, что именно сотворил или сотворила с телом покойного художник-убийца. На фотографиях труп аккуратно разделан на две половины: плоть и полированный скелет. Черепная коробка, к примеру, оголена, пуста и начищена до блеска слонового бивня. Правая рука цела, за исключением предплечья, ободранного опять же до костей. На левой — предплечье, наоборот, прикрыто кожей и мышцами, зато ладонь и плечевая кость начисто лишены плоти. Как и противоположная лопатка, акромиальный и клювовидный отростки лопатки вместе с ключицей. Подобному же обхождению подверглись обе ноги. Лишенное мяса бедро, ярко белеющее над полной икрой и скелетом ступни, в стиле минимализма сочетается с бледными большеберцовой и малоберцовой костями другой ноги, четко выделяющимися между идеальной мускулистой ляжкой и той границей, где вновь начинается мясо, на уровне блока таранной кости. В отношении «обработки» члены тела с безупречной точностью до наоборот повторяют друг друга.

Места соединения между плотью и скелетом тщательно замазаны красным воском; кажется, сама кожа вдруг багровеет и под прямым углом опускается на кость, не оставляя ни малейшего зазора.

«Произведение» появилось на рассвете, подвешенное высоко над Кампо-ин-Сьена. Солнце поднялось на приличную высоту, а растущая толпа поднявшихся ни свет ни заря работяг у Торре-дель-Мангла все никак не могла определить, что же это на самом деле — труп или пугало. Чуть позже полицейский-альпинист, спустившись на веревке с колокольной площадки, распознал в ужасной «кукле» человеческие останки.

Уцелевшая половина плоти была неприкрыта, однако самые остроглазые различили на шлеме, напяленном прямо на голый череп, ядовитые буквы логотипа «КвиК».

Итак, убит гонщик. На сей раз — не из команды Флейшмана. Даже не потенциальный чемпион, а хоть и наделенный определенными дарами (о покойниках либо хорошо, либо ничего), однако не обремененный избытком интеллекта. В то же время труп находят качающимся на ветру чуть ли не в полукилометре от жилища и лаборатории знаменитого тренера.

Словно кто-то пытается разом указать на Микеля и отвести от него подозрения. Или же, что еще сложнее, создать подобное впечатление.

Десятый этап

Нет такого закона, который разрешал бы делать биопсию против желания пациента. Даже в мире велоспорта. Вот исследовать мочу на предмет обнаружения допинга — это сколько угодно. Кожу, телесные ткани, кровь — ни в коем случае.

Спортсмен, который ни с того ни с сего начинает одерживать победы, не совершает преступления. Трудно ожидать, что этот гонщик заявит: «О да, разумеется, изрешетите мою черепушку, берите образцы прямо из мозга, можете отсосать клетки печени, соки гипофиза и вилочковой железы. Что-нибудь еще? Изволите просверлить мои кости, отколупнуть кусочек? Всегда пожалуйста. Давайте, добрые люди, творите со мной, что хотите. Какое мое дело?»

Не надейтесь услышать от него такие речи. Скорее всего вас пошлют — далеко и надолго.

В особенности если упомянутый гонщик выигрывает крупные состязания: «Париж — Ницца», «Милан — Сан-Ремо», «Флеш Валлон», «Льеж — Бастонья — Льеж» и все в таком духе.

И к тому же носит имя Этторе Барис.

Об этом гласят бесчисленные протоколы, отчеты и файлы полиции. Еще бы, к тому времени, когда Барис одержал верх во второй крупной гонке, копы навалили в штаны от страха. Не успел Этторе опередить Акила на тридцать семь секунд в заезде Милан — Сан-Ремо, закрепив свою якобы «случайную» победу над ним же на трассе Париж — Ницца, как Интерпол открыл круглосуточную слежку за новым чемпионом.

Париж — Рубаи. Барис опять первый. Полицейские просто обезумели. И это были еще цветочки. Впереди маячила «Джиро де Италия».

«Тур де Франс», конечно, величайшая гонка всех времен, однако и «Джиро» — состязание жесткое, острое, словно кромка льда. Может, вы скажете: «А чего там, крути себе педали, и дело с концом»? Но вообразите крутой подъем на вершину Ронколи-де-лос-Мачос-Кабриос — а это в двух тысячах трехстах метров над землей, — и капли пота, замерзающие на лбу, и отчаянный спуск по снежному склону, непреодолимые повороты, на которых оцепеневшее от ужаса и перегрева тело перестает слушаться… Нет, здесь вам далеко не простая гонка.

Наверное, именно религия позволяла Этторе сохранять подвижность и теплую кровь в жилах. Не подумайте, Барис ничем не походил на сломанного робота, как Потоцкий или Сарпедон перед кончиной. У парня всего лишь появилась личная, неразрывная линия связи с небесами.

В принципе внезапное превращение спортсмена в доброго католика мало кого удивило. А вот постоянное присутствие служителя на старте вызывало различные кривотолки. Низкорослый, коренастый, с густой бородкой, хищным носом и разными глазами — карим и зеленым, — отец Блерио всякий раз сердито зыркал по сторонам, призывая окружающих к благоговейной тишине, прежде чем преклонить колени вместе с гонщиком, пока кто-нибудь из команды придерживал брошенный велосипед.

Особенно занервничали сельские парни из Испании, Франции, Италии — бывшие благочестивые мальчики с прилизанными волосами, в костюмчиках и галстуках-удавках. Рядом с Этторе им оставался лишь удел «плохишей», глумящихся над попами.

На четвертое утро, после того как Барис выиграл заезд с неизменным преимуществом в добрых полторы минуты, три австралийца и американец опустились на колени подле небесного любимчика. Отец Блерио покосился на их нахальные рожи и обозвал гонщиков святотатцами.

— Да ладно, это же спорт, пусть будет по-честному! — Чез Стонго воздел руки в наигранном гневе. — Раз ему от этой лабуды столько проку, мы-то чем хуже? Давайте, падре, представьте, что вы христианин. Все люди — братья.