Читать книгу "Левиафан - Скотт Вестерфельд"

— Граф, я слушаю вас и ужасаюсь. Порой мне кажется, что вы восхищаетесь заговорщиками.

— Ну, их замысел был не лишен изящества. Убить миротворца, чтобы развязать войну. Но они уже сделали одну глупейшую ошибку.

Граф повернулся к Алеку и посмотрел ему в глаза.

— Они забыли убить вас.

— Все равно я ничего не значу.

Фольгер выключил устройство беспроводной связи, и кабина погрузилась в тишину, только из-под стрехи сарая доносилось хлопанье крыльев.

— Вы даже не представляете, как много значите, Александр.

— Но почему?! У меня нет больше ни родителей, ни титула. — Алек опустил взгляд на свою осыпанную сеном крестьянскую одежду. — За последние две недели я даже ни разу не мылся!

— Это верно, — фыркнул Фольгер. — Но у вашего отца на случай войны был продуманный план.

— О чем вы?

— Расскажу, когда доберемся до Швейцарии. — Фольгер снова включил аппарат. — Однако первым делом нам необходимо где-то раздобыть топливо и запчасти. Ступайте разбудите экипаж.

— Вы, кажется, приказываете мне, граф? — Алек поднял бровь.

— Будьте так любезны, разбудите экипаж, ваша светлость!

— Хотите утаить от меня ваш маленький секрет? Думаете, я отвлекусь и забуду?

Фольгер расхохотался.

— Нет, я так не думаю. Но секрет пока останется секретом. Я обещал вашему отцу раскрыть его вам в надлежащее время.

Алек сжал кулаки. Как же осточертело подобное обращение! Почему граф ничего не говорит до самого последнего момента?! Может, раньше, до гибели родителей, это имело смысл, но теперь Алек уже не ребенок.

За прошедшие две недели он научился множеству вещей: разводить костер, менять свечи в двигателе, прокладывать маршрут ночью по звездам и с помощью секстанта, забираться на штурмовике под мосты и в амбары, разбирать и чистить пулеметы так же легко, как стирать собственную одежду. Кстати, и этому тоже пришлось научиться. Хоффман даже показал ему, как варить суп из сушеного мяса с овощами, украденными с ближайших крестьянских полей.

Но самое главное — Алек научился подавлять отчаяние. С того первого дня принц не плакал больше ни разу, словно запер горе в темной каморке в самом укромном уголке сердца. Ощущение ужасной пустоты накатывало только тогда, когда он в одиночестве стоял ночную вахту. Но даже в самые тяжелые минуты на глазах принца не было слез.

— Я больше не ребенок, — повторил он вслух.

— Знаю, но ваш отец приказал мне ждать, Алек, и я собираюсь исполнить его волю. Идите разбудите экипаж, а после завтрака мы устроим урок фехтования. Вечером вам понадобится быстрая реакция: вы поведете шагоход.

Несколько секунд Алек смотрел на графа, потом кивнул.

Он вдруг почувствовал, что слишком давно не держал в руках клинка.

— Будьте любезны стать в позицию, ваше высочество! Алек поднял саблю и встал в стойку. Граф медленно обошел его кругом. Вдумчивый осмотр длился не меньше минуты.

— Перенесите вес на заднюю стопу, — наконец велел Фольгер. — Но в целом приемлемо.

Алек выполнил указание, чувствуя, что мускулы уже начинают ныть. Долгие дни в рубке шагохода, практически без движения, подорвали физическую форму принца. Урок предстоял болезненный.

Боль постоянно сопутствовала урокам графа Фольгера. Алек начал заниматься фехтованием в десять лет и ожидал поначалу, что это будет захватывающе и увлекательно. Наделе же приходилось часами стоять неподвижно, пока граф, прохаживаясь рядом, поддразнивал его, когда у Алека от утомления начинали дрожать руки. Только в пятнадцать лет ему наконец разрешили скрестить клинки в поединке.

Фольгер тоже встал в позицию.

— Сначала медленно. Только парируйте, — сказал фейхтмейстер и атаковал, сопровождая каждый взмах сабли названием соответствующего приема защиты.

— Терция! Еще терция! Теперь прима… Ужасно, Алек! Слишком низко держите саблю. Двойная терция! Теперь закройтесь. Кварта! Просто кошмар! Еще раз…

Граф продолжал атаковать, но подсказывать вскоре перестал, предоставив Алеку самому выбирать защиту. Вспыхивали клинки; поднятая противниками пыль клубилась в солнечных лучах. Как странно, фехтовать в крестьянской одежде, без слуг, стоящих рядом с полотенцем и кувшином воды наготове! Под полом скреблись мыши, огромный штурмовик мрачно взирал из своего угла, словно железный бог войны. Каждые несколько минут Фольгер объявлял перерыв и замирал, глядя на машину, будто пытаясь занять у нее выдержки и терпимости к неуклюжему ученику. Потом со вздохом говорил:

— Еще раз…

Понемногу Алек начал втягиваться, его движения становились все точнее. В отличие от фехтовального зала в отцовском замке тут не было зеркал на стенах, а Клопп с экипажем не обращали на принца ни малейшего внимания, копаясь в двигателе шагохода. Никаких отвлекающих факторов, только чистый звон стали и быстрое шарканье ног.

Темп все ускорялся, внезапно Алек осознал, что фехтует без маски. Он давно уже просил позволить ему сражаться без защиты, но родители никогда не разрешали.

— Почему Сербия? — внезапно спросил Фольгер. Алек остановился.

— Извините?

Фольгер тут же отбил его саблю и нанес удар в запястье.

— Какого черта?! — завопил Алек, хватаясь за руку. Конечно, учебная сабля была тупой, но синяки оставляла изрядные.

— Никогда не опускайте оружие раньше противника, ваше высочество. Особенно сейчас, когда грядет война.

— Но вы же сами спросили…

Алек вздохнул и снова поднял саблю.

— Ладно. Продолжим.

Граф тут же обрушил на принца град ударов, заставляя его отступать. По правилам сабельного боя любое касание клинком кожи означало конец атаки, но Фольгер игнорировал правила, с силой тесня ученика.

— Почему Сербия? — повторил он, прижав Алека к дальней стене сарая.

— Потому что сербы — союзники Российской империи! — выкрикнул Алек.

— Верно.

Фольгер неожиданно закончил атаку, развернулся и отправился на прежнее место.

— Старинный союз славянских народов.

Алек сморгнул заливающий глаза пот, сердце колотилось как бешеное. На середине сарая Фольгер остановился и повернулся к нему.

— В позицию, сударь!

Алек устало поднял саблю. Фольгер сразу напал, по-прежнему игнорируя правила.

Это уже мало напоминало школьное фехтование. Алек внезапно понял, что происходящее не урок, а самый настоящий бой! Он сосредоточился, стараясь почувствовать саблю продолжением своей руки. Как и шагоход, клинок должен стать частью его самого.