Читать книгу "Заколдованная Элла - Гейл Карсон Ливайн"

Объяснив мне задание, учительница ушла — она решила, что я сама соображу, как его выполнять. Только вот я ни разу в жизни иголку в руках не держала. И хотя я наблюдала за остальными ученицами, мне не удалось даже вдеть нитку в ушко. И я мучилась четверть часа, прежде чем учительница бросилась мне на помощь.

— Бедное дитя, кто тебя воспитывал — огры, наверное, а то и еще кто похуже! — воскликнула она, выхватив у меня иголку. — Держи ее бережно. Это не копье. И подноси к ней нитку, а не наоборот.

Она вдела в иголку зеленую нитку и вернула ее мне.

Я взяла ее бережно, как мне велели.

Учительница ушла, а я тупо уставилась на рукоделие. Потом воткнула иголку в контур розы. Голова у меня трещала от голода.

— Завяжи узелок на конце нитки и начинай с изнанки. — Это была та девочка, которая мне подмигнула. Она пересела рядом со мной. — А если ты вышьешь зеленую розу, учительница поднимет тебя на смех. Розы должны быть красные или розовые — ну или желтые, если ты очень смелая.

На коленях у моей новой знакомой лежало недошитое розовое платье — точно такое же, какое было на ней самой. Она склонилась над ним и сделала крошечный стежок.

Волосы она заплела во множество косичек, а косички стянула в узел на макушке. А лицо у нее было цвета корицы, с малиновым румянцем на щеках (в голову мне настойчиво лезли мысли о еде). Уголки губ от природы загибались кверху, так что вид у девочки был постоянно довольный и умиротворенный.

Звали ее Арейда, а ее родители жили в Амонте — большом городе сразу за границей с Айортой. Арейда говорила с айортийским акцентом, причмокивая на звуке «м» и выговаривая «й» вместо «л».

— Абенса утью анья убенсу. — Кажется, это по-айортийски означало «Приятно с тобой познакомиться». Я научилась этой фразе у попугая.

Арейда просияла:

— Убенсу ок-оммо айорта?!

— Только несколько слов, — призналась я.

Она ужасно расстроилась.

— Как было бы славно, если бы было с кем поговорить на родном языке.

— Научи меня!

— Произношение у тебя хорошее, — с сомнением в голосе проговорила Арейда. — Но учительница письма всех учит айортийскому, а никто так и не выучился.

— У меня способности к языкам.

Арейда тут же принялась меня учить. С языками у меня все просто: раз услышала — запомнила навсегда. Через час я уже составляла простые предложения. Арейда ликовала.

— Утью убенсу эвтаме ойенто? — спросила я («Тебе нравится в пансионе?»).

Арейда пожала плечами.

— Нет? А что, все совсем плохо? — Я перешла на киррийский.

На забытое вышивание легла чья-то тень. Учительница рукоделия взяла мою несчастную наволочку и театрально воскликнула:

— За все время — три стежка! Три длинных, неопрятных стежка! Прямо как три последних зуба в старческом рту! Отправляйтесь в свою комнату, сударыня, и не выходите, пока не придет время ложиться спать! Сегодня останетесь без ужина!

В животе у меня заурчало, наверное, на всю вышивальную залу. Хетти сладко улыбнулась. Даже ей самой не удалось бы так ловко подстроить мне пакость.

Нет уж, я испорчу ей удовольствие.

— Я не голодна, — заявила я.

— Значит, останетесь и без завтрака — за дерзость!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Горничная провела меня по коридору, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Каждая дверь была выкрашена в свой пастельный оттенок и снабжена табличкой с названием. Мы миновали «Лимонную», «Розовую» и «Опаловую» комнаты и остановились у «Сиреневой». Горничная открыла дверь.

На миг я даже забыла о голоде. Меня накрыло облаком нежно-лилового цвета. Он то застенчиво отливал розовым, то робко намекал на голубизну, однако других цветов в комнате не было.

Длинные тюлевые шторы трепетали на сквозняке из-за приоткрытой двери. Под ногами у меня был вязаный коврик в виде огромной фиалки. В углу стоял глиняный ночной горшок в виде фиолетового кочана декоративной капусты. Пять кроватей укрывали балдахины из полупрозрачной ткани. Пять конторок были расписаны в волнистую полоску — бледно-сиреневую и бледно-бледно-сиреневую.

Мне хотелось рухнуть на кровать и разрыдаться — и от голода, и от всего остального, — только здешние кровати были не из тех, на которые можно рухнуть и разрыдаться. У одного из двух окон стояло фиолетовое кресло. Я упала в него.

Если я не умру от голода, придется проторчать здесь еще очень долго — один на один с противными учительницами и с Хетти, раздающей свои приказы. Я таращилась невидящим взглядом в окно на садик мадам Эдит, пока не впала в ступор от голода и усталости. А потом заснула.

* * *

— На, Элла. Я принесла тебе поесть.

Этот настойчивый шепот бесцеремонно влез в мои сны про жареного фазана, фаршированного каштанами.

Кто-то тряс меня за плечо:

— Элла, просыпайся, просыпайся!

Приказ. Я проснулась.

Арейда сунула мне в руки булочку:

— Больше мне ничего не удалось раздобыть. Съешь, пока остальные не пришли.

Я разом проглотила мягкую белую булочку — больше воздуха, чем теста. Но другой еды мне не перепадало уже несколько дней.

— Спасибо. Ты тоже здесь спишь?

Арейда кивнула.

— А которая кровать твоя?

Открылась дверь, и вошли еще три девушки.

— Смотрите, дурак дурака видит издалека! — Это говорила самая рослая девица во всем пансионе. «Л» она произнесла как «й» — издевалась над Арейдиным акцентом.

— Экете иффибенси асура эдансе эвтаме ойенто? — спросила я Арейду. («А разве в пансионе принято так себя вести?»)

— Отемсо иффибенси асура иппири. («Иногда они ведут себя гораздо хуже».)

— Ты что, тоже из Айорты? — спросила меня рослая девица.

— Нет, просто Арейда учит меня прекрасному айортийскому языку. Ты по-айортийски называешься «ибви унью».

Это означает всего-навсего «высокая девушка». Никаких обидных слов по-айортийски я не знала. Однако Арейда прыснула в кулак — и получилось, что это самое скверное ругательство.

Я тоже засмеялась. Арейда уткнулась мне в плечо, мы чуть не повалили фиолетовое кресло.

В спальню ворвалась директриса мадам Эдит.

— Дамы! Что я вижу?

Арейда вскочила, а я осталась сидеть. Не могла унять хохот.

— Мои кресла не вытерпят подобного обращения! И воспитанные дамы не садятся вдвоем на одно сиденье! Вы меня слышите? Элла! Немедленно прекратите этот неуместный смех!

Я осеклась на полувздохе.

— Так-то лучше. Поскольку вы у нас первый день, я прощу подобное поведение, однако твердо рассчитываю, что завтра оно исправится. — Мадам Эдит повернулась к остальным девушкам. — Милые дамы, немедленно переоденьтесь в пеньюары. Вам пора в объятия грез.