Читать книгу "Зеркало Медузы - Роберт Мазелло"

Тем не менее этот амулет, как и серебряный венок, был прекрасной тонкой работы. Она могла поклясться, что все предметы, созданные руками Бенвенуто, поражали своей красотой. Но зачем хранить в ларце такие вещи? В студии имелась дюжина перстней и кубков гораздо большей ценности. Катарина перевернула медальон и с удивлением обнаружила твердую прокладку, покрытую черным шелком. Она аккуратно крепилась к корпусу крохотными серебряными зажимами. Катарина отогнула их и, приподняв прокладку, вдруг увидела свое лицо с приоткрытым от любопытства ртом.

На обратной стороне медальона размещалось маленькое круглое зеркало. Несмотря на хорошо обработанные края, оно имело странный дефект. Катарина приподняла медальон, подставила зеркало под лунный свет и, чуть наклонив, поймала в него свое отражение. Стекло имело кривизну. Его поверхность немного выгибалась наружу. От этого черты ее лица казались безжалостно четкими и чуть-чуть искаженными. У Катарины закружилась голова. Чем дольше она смотрела в зеркало, тем глубже ее затягивало в отражение. И как бы ей ни хотелось отвести взгляд в сторону, она не могла это сделать.

Катарина поднесла зеркало к лицу — так близко, что ее дыхание затуманило нижнюю половину стекла. Она не могла оторваться от своих блестящих глаз, смотревших на нее из глубины. Казалось, что не она разглядывала себя в зеркале, а образ внутри сверлил ее взглядом, словно отражение ожило и теперь дышало по своей собственной воле. Лунный свет омывал стекло серебряным приливом, то затмевая ее образ, то высвечивая с новой силой… И это было последним впечатлением, которое она запомнила.

Когда Катарина очнулась, она лежала на полу. В окна бил яркий утренний свет. Петух кукарекал на ограде. А сам Челлини — в широких светлых подштанниках — стоял перед ней на коленях.

— Что ты натворила! — прошептал он, и в глазах его читались страх, гнев и забота. — Зачем ты это сделала?

Она осмотрелась по сторонам, но зеркало, серебряный венок и железный ларец исчезли. Бенвенуто помог ей подняться на ноги, набросил простыню на ее обнаженные плечи, и она, спотыкаясь, словно неделями плыла на корабле по бурному морю, прошла через студию. Около постели стоял оловянный таз. Взяв кувшин с комода, Катарина наполнила таз водой. Кожу пощипывало, будто она оцарапала лицо песком. Склонившись вниз, чтобы зачерпнуть в ладони холодную воду, она увидела свое отражение, и испуганный крик застрял в ее горле. Пышные черные волосы, которые она считала одним из своих лучших достоинств, стали белыми, как снег, поседев от страха — словно сама Медуза напугала ее до потери сознания. Она обернулась и посмотрела на Бенвенуто, умоляя его объяснить ситуацию.

— Что я такого сделала? — вскричала она. — И что за зеркало ты создал?

Он просто стоял, не говоря ни слова.

— Это одна из твоих глупых шуток? — не унималась она. — Потому что если это так, я не нахожу ее смешной.

Он покачал головой, подошел к ней и взял ее лицо в свои грубые ладони.

— Если бы так, il mio gatto… если бы так.

Глава 5

Едва Дэвид повесил свой плащ на дверь кабинета, как ему позвонила доктор Армбрастер.

— Представляете, дружок, что курьер принес нам этим утром?

Обычно она не беседовала с ним в такой игривой манере, поэтому Дэвиду потребовалась пара секунд на ответ:

— Не имею ни малейшего понятия.

— Щедрый чек от посла Шиллингера и его супруги! Для реставрационного фонда нашей библиотеки! Похоже, ему понравилось ваше выступление на прошлой неделе.

— Прекрасно, — согласился Дэвид, гадая, как это повлияет на его карьерный рост и станет ли он директором отдела.

— У меня имеются и другие хорошие новости.

Наконец-то!

— Кое-кто из ваших слушателей хотел бы прийти сегодня и встретиться с вами.

Не успел он обрадоваться, как его надежды рассеялись в воздухе. Теперь он молил небеса, чтобы гость не оказался каким-нибудь скучающим профессором, которому вдруг захотелось обсудить заимствования Данте у Овидия.

— Кто этот человек?

— Вашу поклонницу зовут Кэтрин Ван Оуэн.

Любой, кто жил в Чикаго, знал Ван Оуэнов. В ту пору их семейство владело большей частью района Луп. Недавно овдовевшая Кэтрин Ван Оуэн тоже была известной в свете особой, хотя газетчики часто жаловались на ее непонятную скрытность.

— До сих пор она просила сохранять ее анонимность, — продолжила доктор Армбрастер. — Наверное, вы уже поняли, что именно она является дарительницей флорентийского издания Данте.

Дэвид интуитивно догадывался, что она была той самой дамой в черном платье и вуали, которая опоздала на его лекцию.

— Миссис Ван Оуэн приедет к нам сегодня вечером вместе со своим адвокатом. Надеюсь, что она привезет с собой еще один раритет для вашей последующей оценки. И мне не нужно говорить вам, что эта книга может оказаться в нашей коллекции.

— Вы хотите, чтобы я приготовил для встречи что-то особенное?

— Не думаю, что это нужно. На вас приличная рубашка?

— Да, — ответил он, быстро осмотрев рукава и пуговицы. — А она сказала вам, какую книгу собирается пожертвовать нам?

Дэвид представил, как доктор Армбрастер пожала плечами.

— Миссис Ван Оуэн принадлежит к семейству, богатства которого не снились даже Крезу. К сожалению, ее покойный супруг не проявлял большого интереса к культуре и искусству. Он построил в Элк Гроув большой музей автомобилей, но я думаю, что миссис Ван Оуэн дарит нам книги из собственной коллекции. Скорее всего, вы найдете ее…

Доктор Армбрастер сделала паузу, подыскивая нейтральный термин.

— Необычной женщиной. Вы поймете, о чем я говорю, когда познакомитесь с ней. Без пятнадцати три я буду ждать вас в конференц-зале.

Дэвид повесил трубку и провел рукой по подбородку — этим утром он вставил в бритву новое лезвие. На экране компьютера был открыт сайт о Данте. Ему хотелось проверить, что знали другие библиотеки и архивы о флорентийском издании. Это могло пролить свет на личность иллюстратора. Вот бы поделиться с миссис Ван Оуэн чем-то новым, думал Дэвид, рассказать о книге такие подробности, которые он не указал во время публичной лекции. Тогда при первой встрече он произвел бы на нее благоприятное впечатление. И, возможно, она открыла бы ему какие-то детали относительно истории этой книги.

Текст, написанный на народном итальянском, имел стандартный шрифт. Прежде, вплоть до ранних 1300-х годов, когда создавалась «Божественная комедия», для эпических произведений использовалась только высокая латынь. Но Данте изменил этот порядок. Написав поэму в новаторских трехстрочных строфах и на обычном разговорном языке, он бросил вызов консервативной традиции и даровал законность народному языку, которым пользовались его современники. В сравнении со стихами древних греков и римлян он совершил новаторский прорыв в поэзии. Но в флорентийском издании, о котором Дэвнд пока не нашел упоминаний в других библиотеках, его прежде всего интересовали иллюстрации. В них чувствовались жизнь и сила, не имевшие аналогов. Они разительно отличались от прочих иллюстраций, которые он видел в бесчисленных изданиях на разных языках.