Читать книгу "Пир плоти - Кит МакКарти"

— Так я начну? — обратился он к Каслу, но разрешение действовать получил от Уортон.

Фотограф закружил по залу, с увлечением делая снимки, в том числе и такие, которые в других обстоятельствах сочли бы непристойными. Уортон взглянула на своего начальника и презрительно вздохнула. Настолько презрительно, что не заметить это было невозможно. Затем она опять повернулась к Джонсону:

— Прикройте, пожалуйста, чем-нибудь это кровавое зрелище.

Джонсон расставил вокруг стола пластмассовые стойки и развесил на них желтую ленту, образовавшую круг диаметром около семи метров. Покончив с этим, он подошел к Уортон, и они оба запрокинули головы к потолку.

— Похоже, веревка привязана вон к той балке, — произнесла Уортон.

— Но как вообще можно туда добраться? А уж чтобы поднять тело так высоко, надо быть просто Самсоном.

Уортон, не опуская головы, попыталась вглядеться пристальнее, щурясь от яркого света, проникавшего сквозь купол.

— Мне кажется, там что-то вроде блока. Скорее всего, в этом и кроется разгадка.

Джонсон так и не смог разобрать, что именно там находится. Уортон между тем потеряла интерес к куполу.

— Личность жертвы установлена?

Джонсон вынужден был признать, что его попытки разобраться с этим вопросом пока ни к чему не привели. Уортон ничего не ответила, зато с подчеркнутым презрением произнесла:

— Кто делает вскрытие?

Пришла очередь вступить в разговор Бену Олпорту. Сделав шаг вперед, коронер доложил:

— Доктор Сайденхем.

Однако и его слова были восприняты Уортон безо всякого удовольствия. Взгляд, брошенный ею на Олпорта, вздох и явственное «О господи!» ясно дали ему понять, что дело обстоит хуже некуда и вся ответственность лежит лично на нем.

Прежде чем Олпорт принялся оправдываться в совершенной оплошности, Уортон отвернулась и вопросила намеренно громко, обращаясь при этом ко всем присутствующим и ни к кому конкретно:

— Так где же наша медицина?

Вопрос прозвучал с требовательностью, которую Джонсон, при всей своей неприязни к ее стилю работы, не мог не одобрить. Он не раз был свидетелем того, как Уортон брала на себя командование, заполняя вакуум, который возникал в результате самоустранения Касла.

Сегодня же Касл превзошел самого себя, и его уже ставшую привычной ленивую манеру вести дело можно было бы откровенно назвать похоронной. Войдя в помещение, главный инспектор долго рассматривал труп, но Джонсон чувствовал, что начальник даже не пытается осмыслить увиденное. Это был просто взгляд потрясенного кошмарным зрелищем человека, но не взгляд полицейского, призванный заметить то, что никогда не увидит сторонний обыватель и что может послужить отправной точкой расследования.

И все же именно Касл, при всей своей рассеянности, произнес ключевое слово. Мысль об этом брезжила у Джонсона в голове, но он не мог сформулировать ее из-за какого-то мистического страха, если не ужаса. Конечно, не его дело было выдвигать всяческие гипотезы и теории, однако соблюдение субординации никогда не мешало ему наблюдать, оценивать и делать выводы. И лишь в этот раз он не мог посмотреть на все более широко, принимая во внимание все детали и обстоятельства.

Для остальных сама чудовищность картины заслоняла ее символическое значение. Кому придет в голову докапываться до смысла той или иной детали, собирая останки после кровавой резни?

Возможно, именно благодаря своей кажущейся отстраненности Касл смог взглянуть на картину преступления под правильным углом зрения.

Апатично перемещаясь от одного экспоната к другому, подобно праздному посетителю, решившему посвятить выходной день осмотру музея, Касл вдруг по какой-то только одному ему ведомой причине содрогнулся перед одним из не самых жутких экспонатов и, застыв на месте, прикрыл глаза. Но вот как будто что-то внезапно пробудило его от задумчивости, он бросил взгляд сперва на Уортон, затем на тело и тянувшуюся ввысь веревку.

Он не сказал ничего, но у Джонсона создалось впечатление, будто внутри его черепной коробки наконец что-то зашевелилось.

Касл сделал несколько шагов вперед и остановился перед самым заграждением, глядя на лицо убитой.

Уортон невольно застыла в ожидании.

В голосе Касла послышалось еле сдерживаемое рыдание, когда он наполовину выдохнул, наполовину проскрежетал:

— Ее повесили, пытали и четвертовали…

Глаза всех присутствующих обратились на девушку, с которой несколько часов назад было все это проделано.

Внезапно в музее стало очень холодно.

* * *

Джейми Фурнье проснулся лишь в одиннадцатом часу. Похмелья и особых последствий от курения марихуаны он не ощущал, но испытывал некоторую усталость.

Он улыбнулся.

Усталость была приятной.

Он полежал несколько минут в постели, глядя в потолок, вспоминая события предыдущего вечера и наслаждаясь вызванной этими воспоминаниями эрекцией.

Взглянув наконец на часы, он попытался сообразить, какую из лекций он уже прогулял, какую прогуливает в данный момент и какую прогуляет позднее. Очевидно, физиологию почек в ее разных аспектах. Чудеса, творимые противоточными механизмами, таинственные процессы производства мочевой кислоты и непостижимые тайны околоклубочкового аппарата.

Он решил, что какое-то время сможет прожить без этой полезной информации. По крайней мере до тех пор, пока не наступит время экзаменов.

Зевнув, он наконец нашел в себе силы подняться с постели, опустить ноги на пол и подумать о душе. Одним из преимуществ позднего подъема было отсутствие очереди в ванную.

Под душем к нему опять пришли воспоминания о вчерашнем, и все с тем же приапическим эффектом. Черт, он с трудом верил своему счастью! Стоило ему увидеть Никки в то первое суматошное утро его медицинской карьеры, как в нем проснулось желание. Она выделялась в толпе студентов и лицом, и фигурой. Но он не мог даже представить, что эта девушка захочет иметь с ним дело.

Их чувства никогда не были взаимными. Она меняла мужчин с такой частотой, которая удивляла большинство студентов, а у некоторых даже вызывала отвращение. Насколько Джейми было известно, она только в этом году успела переспать с пятерыми, прежде чем сошлась с ним. И это если не брать в расчет слухи о ее связях с преподавателями и другими сотрудниками школы…

Ну и пусть. Главное, что сама Никки все эти слухи отрицала напрочь, говоря, что порождены они лишь завистью, и Джейми верил ей. Тем более что поводов для зависти Никки давала предостаточно, уж с этим никто не мог поспорить. Она уговаривала Джейми не слушать эти сплетни и как-то даже поплакала, сетуя на человеческую зависть и злобу. Джейми поддакивал, как мог успокаивал ее, и довольно долго молодые люди только беседовали друг с другом и перебрасывались шутками. Джейми верил, что между ними существует особая, скрытая от посторонних взглядов близость, совсем не похожая на быстротечные увлечения Никки другими мужчинами.