Читать книгу "Ветрогон - Сергей Александрович Плотников"

что у нее невероятная улыбка, которая полностью преображает лицо — и не врали. Да и обаяние личности нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому никто из ее знакомых не удивлялся, что ей удалось захомутать такого красавчика, как Кирилл Ураганов, с его нервным лицом поэта и актера

Голос Афины снова изменился, теперь он стал спокойным и деловым:

— То есть ты хочешь сказать, что у Кирилла состоялась инициация? И он воспользовался предметом-компаньоном в виде копья?

— Или алебарды, — Пантелеймон слегка протрезвел. — Не знаю, длинная какая-то палка, чуть не по под потолок, с изогнутым лезвием на конце.

— И это прямо у тебя на глазах было?

— Ну да! Прямо на глазах. Говорю же, он взял плащ, который я ему сшил, взял палку…

— Он воспользовался магией при тебе?

— Да! Окна распахнулись, как от ветра, он попрощался со мной — и шасть в окно. Я гляжу, а он уже над крышами!

— В комнате кроме вас двоих никого не было?

— Нет, конечно! Ну кто тут мог быть?

— Сотовый он взял?

— Нет, я тоже сразу позвонил, ну ты что… На кровати у него лежал.

Афина Ураганова побарабанила пальцами по столешнице. Лицо ее разом побледнело и постарело, она выглядела уже не на тридцать пять, а чуть ли не на пятьдесят.

— Милая, да ты не переживай так… Наш мальчик стал защитником, мы его правильно воспитали… Ты его правильно воспитала! — Пантелеймон попытался положить руку супруге на плечо, но она так на него взглянула, что его пальцы повисли в воздухе.

Кирилл Ураганов лицом удался в отца, но глаза у него были материнские — синие и настолько же бешеные.

— Мне нужна моя записная книжка, — тем же спокойным тоном проговорила она. — Нет, нет, пожалуй, пока не надо. Номер полиции я наизусть помню…

Она сняла трубку с телефона и начала накручивать старомодный диск.

— Афиночка! Какая полиция⁈ — Пантелеймон тоже ощутимо сбледнул. — Он же ничего не сделал! Окна не разбил… И потом, он же теперь мальчик-волшебник, они его не вернут…

— Не для него, а для тебя, — спокойно пояснила Афина, придерживая диск пальцем. — Заявлю о доведении несовершеннолетнего до самоубийства. Заведут дело, посадят тебя в обезьянник. Утром поговоришь со следователем. Он мне все потом расскажет. Тошно мне самой тебя расспрашивать. Да и врешь ты все время.

— Милая, ты о чем⁈ — Пантелеймон рванул ворот рубашка. — Ты что, мне не веришь⁈ При чем тут самоубийство⁈ Какая нафиг полиция⁈

— Такая! — рявкнула Афина неожиданно громко. — Кирилл ненавидел Проклятье, жалел детей-волшебников! — она сделала глубокий вдох, выдохнула и продолжила спокойнее: — Даже если бы он решил стать одним из них, он бы дождался меня и посоветовался — или хоть попрощался! Раз он так… Скоропостижно это сделал, еще и без явной видимой угрозы, значит, ты его довел. На это в нашем уголовном кодексе даже подпункт есть. «Принуждение к инициации» или как-то так. Ничего, в полиции помнят.

— Да не надо полиции, слушай! — Пантелеймон дрожащей рукой потянулся к карману брюк. — Я… Я тебе все расскажу! И покажу! Ну… Мы правда повздорили… Чуть-чуть… Но он правда был виноват! Ты посмотри, что он натворил! Да будь он постарше, его бы за такое видео… А в наше детство за такие слова до крови пороли!

Кое-как он нашел на телефоне у себя нужное видео, сунул его Афине под нос. Она, положив телефонную трубку на стол, без всякого выражения дослушала и досмотрела до конца, как издевательский тонкий голос ее сына разносил в пух и прах недавно состоявшийся вблизи города бой.

— Девочки-лошадки, да? — уточнила Афина безэмоционально. — Те самые, на которые ты платьев уже насочинял?

— Ну да! Я же говорю!.. Я ему — как ты смеешь! А он: только такой придурок, как ты, по ним фанатеет… Это родному-то отцу! Видно, решил мне доказать, что он круче!..

Афина молча взяла телефонную трубку.

— Ну, правда, потом я погорячился, — заторопился Пантелеймон. — Попугать его захотел. Сказал, что в детдом сдам… Ну, меня так самого в детстве папаня воспитывал, когда я ножницами мамино парадное платье изрезал, я-то помню, как я испугался тогда! Правда, помельче был. Плакал, умолял не отдавать… Кто ж знал, что Кирилл так воспримет! Он же постарше, должен понимать, что это так просто вот не делается!

— Ты хоть замечаешь, что противоречишь себе? — приподняла брови Афина. — Если Кирилл должен был понять, что угроза пустая, зачем ты вообще такое ему сказал?

— Ну… Я как-то… — Пантелеймон всхлипнул. — Афиночка, ну прости меня! Ну… Ты же знаешь, мы с Кириллом похожи! Вспыльчивые оба! Тут как-то…

— Я знаю, что Кирилл на тебя жаловался, — холодно сказала Афина. — Давно. А я не приняла всерьез. Думала, вам просто надо время, чтобы узнать друг друга получше… А теперь думаю другое: а почему это время понадобилось? Ты вообще ему отцом был все эти годы?

— Милая, да что⁈..

— Да ничего особенного, — мрачно продолжила она. — В полицию пока звонить не буду. Позвоню своему знакомому из Службы, если он сочтет нужным, допросит тебя. Но не сегодня. Завтра. А пока поехала в общежитие. Видеть тебя не могу.

Растерянно Пантелеймон проводил жену в прихожую, где она вновь обулась и вновь взяла недавно брошенную на пол сумку с книжкой и сменным бельем. В голове у него шумело, он чувствовал себя выбитым из колеи. Поведение Афины полностью исключало возможность сбросить напряжение, закатив красивый, драматический скандал в роли невинно оскорбленной жертвы — а что еще делать в такой ситуации, он просто не представлял.

— Ты… Насовсем?

— Нет, — сказала Афина так же буднично. — Завтра вернусь.

— Тогда… — он прочистил горло. — Мне уйти?..

— Не стоит. На развод я подавать не буду. Если Кирилл узнает… У него и так стресс, шаг влево, шаг вправо — смерть. А тут еще родители из-за него разошлись. Это ему ни к чему. Но за тебя я, конечно, решать не могу.

— Да я! — Пантелеймон прижал руки к груди. — Я докажу тебе!..

— Но имей в виду, — тут голос Афины стал совсем ледяным, — что день, когда Кирилл погибнет, станет последним, когда ты сможешь жить под