Читать книгу "Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах - Ева Михайловна Меркачёва"

сне представить такое не мог.

Заключенные — культурные и воспитанные люди. Профессора, академики, инженеры, летчики и бизнесмены. Есть и другие, конечно, но их никогда не сажали вместе с «экономическими» и «политическими».

— Как складывается день в СИЗО 99/12 — продолжает Полонский. — Подъем в 7.00, затем уборка и утренняя проверка. Завтрак в камере, прогулка на крыше (прогулочные дворики располагаются там).

Дальше все занимаются своими делами: кто-то читает, кто-то пишет или смотрит телевизор. Обед. Выводы на встречи с адвокатом или на следственные действия. Ужин. Отбой в 22.00.

Неудобно, что в камере нет часов и ты не понимаешь, сколько времени. Я думал сделать из пластиковой бутылки песочные часы, но администрация была против. Из самых главных проблем «Кремлевского централа» того времени — плохие матрасы, на которых просто невозможно спать.

Мы вели борьбу за то, чтобы, наконец, появились нормальные, ведь отсутствие полноценного сна — это пытка. Тяжело спать при включенном свете. Нам удалось добиться, чтобы разрешили повязки на глаза. Ещё мы боролись за то, чтобы перевозили в автозаках в человеческих условиях, отучали конвоиров ругаться матом и т. д. Много всего было.

Полонский часто писал заявления на встречу с начальником централа. Любил вести с ним интеллектуальные беседы.

— Я ему читал свои стихи, он мне свои, — рассказывает Сергей. — Мы обменивались книжками. Помню, он дал мне читать «Историю царских тюрем».

Сергей Полонский сменил десяток камер, в некоторые переезжал транзитом через карцер. Всего же за разные нарушения попадал туда семь раз. Но, что самое удивительное, ни обид не таит, ни зла не держит. Говорит: «Всегда был в хорошей компании».

Дольше всего он пробыл в камере № 309. Из её окна виден двор «Матросской Тишины» и окна её сидельцев. Однажды арестанты камеры № 309, по их словам, остановили бунт. Соседи из «Матроски» в знак протеста поджигали матрасы, а они кричали им, что надо использовать другие, более безопасные методы. Уговорили, в общем, и обошлось без пожара.

К слову, это была в ту пору самая веселая камера, потому что её сидельцы подружились и шутили друг над другом и над своими уголовными делами. Тюрьма, конечно, место серьезное, но бывают исключения.

— Все, кто там сидел, писали стихи, — говорит Полонский. — Нас было трое: я, Боря Ванзихер и Рустам Гильфанов. Мы все давно на свободе, так что камера счастливая. И сейчас у нас есть поэтический чат «Тристадевятники».

Сказ про Улюкаева

И одна за одной, и один за одним

Беспросветные дни,

Несусветные ночи.

Мы остались одни.

Он один. Мы одни.

Напророчить,

Между прочим, подобное было легко.

Но не очень.

Помогает теперь твой бурбон — молоко Одиночек.

Как просвет между строчек,

Оказалась жизнь коротка.

Хоть вместила

Две эпохи короткая эта строка,

Как две даты над скромной могилой.

(Алексей Улюкаев)

Еще один поэт, экс-министр экономического развития России Алексей Улюкаев, попал в «Кремлевский централ» в декабре 2017 года. Он сразу выразил желание содержаться в полном одиночестве.

«Сыт по горло общением. Мне будет психологически трудно, если в камере появятся новые люди», — так он объяснил членам ОНК свою просьбу. К слову, даже в джинсах и простой черной футболке он не производит впечатления простого заключенного.

В то время в СИЗО № 1 сидел экс-мэр Владивостока Игорь Пушкарев, который узнал о новом заключенном из новостей по телевизору. «Передайте ему привет, как поэту», — попросил он правозащитников. Сам сказать ему это не мог, в СИЗО нет межкамерной связи, такой привычной для других изоляторов. Так что даже сидящие через стенку арестанты не могут перекрикиваться и вообще как-то общаться. Все остальные заключенные «Кремлевского централа» Улюкаева поддерживали и явно сочувствовали, поскольку наблюдали за судебным процессом по телевизору.

Улюкаев попросил в первый же день ручку и немного бумаги, чтобы писать дневники или стихи.

— Стихов у меня вышло три книги. На свободе в последнее время писал грустные. Но, может быть, тут будут другие? — сам себя спрашивал он. — А вообще в СИЗО не так плохо. Я ожидал, что будет хуже.

Улюкаев, как и многие другие сидельцы «Кремлевского централа», никогда раньше не был в тюрьме. Хотя, когда был замминистра финансов, отвечал за вопросы финансирования тюремной системы, тогда еще ГУИС. Но вот так, чтобы самому посмотреть, что там, по ту сторону колючей проволоки, — не приходилось.

Так получилось, что из вещей он почти ничего не взял. Бросил в сумку только носки и трусы. Причём, как он признался, засунул, пока жена не видела, чтобы она не переживала.

В СИЗО ему выдали зубную щетку, мыло и туалетную бумагу на первое время. Пока он не получил передачу, ел тюремную баланду.

Человеком он оказался непривередливым и никогда не жаловался. Говорил: «Здесь всё хорошо, чисто, светло. Всё в порядке». Лишнего не спросит, не попросит.

Помню, во время первой беседы с членами ОНК присутствовал и. о. начальника СИЗО. Он стоял в дверях. Алексей Валентинович предложил ему присесть.

Совсем без сокамерников в итоге Улюкаеву находиться не позволили. Вскоре у него появились соседи. Но много с ними он не общался, душу не раскрывал.

— Он тихо читал или писал свои грустные стихи, — говорил один из сокамерников. — Нам их не читал.

Сидевший в это время в «Кремлевском централе» политолог Александр Белов (Поткин), подозревавшийся в разжигании межнациональной розни, попал, скажем так, в не совсем поэтическую ситуацию. По его словам, за ним в следственном кабинете СИЗО № 1 гонялся следователь по особо важным делам СК РФ с отверткой. При этом якобы плакал и смеялся одновременно.

— Следственный кабинет закрыт снаружи, я жал на тревожную кнопку, колотил в дверь, — рассказывает Поткин. — От безысходности я крестил его и читал псалом 90 из книги Пластырь, изгоняющий бесов. Три раза прочитал. После этого следователь успокоился.

Это, конечно, больше похоже на анекдот. Но сотрудники изолятора подтвердили членам ОНК (в числе которых автор этих строк), что заключенный звал на помощь. По их словам, правда, отвертки в руках следователя не видели, а обыскивать его не имеют права.

Накануне инцидента адвокат Белова получал вроде как от следователя СМС[7] с угрозами про отвертку. Привожу текст сообщения, поступившего на телефон адвоката: «Он от меня даже сбежать не сможет… А потом, если в глаз отвертку воткнуть — сдохнет…» Поткин написал заявление в СК, но все списали на фантазии заключенного: вроде как пока сидишь за решеткой, чего не придумаешь для привлечения