Читать книгу "Записки еврея - Григорий Исаакович Богров"

въ свѣтѣ вообще обижаютъ, унижаютъ, оскорбляютъ и угнетаютъ исключительно тѣхъ, которые никому не вредятъ; ихъ оскорбляютъ за то, что они слабы, безпомощны и терпѣливы. Кого природа не одарила физическими или нравственными зубами и когтями, тотъ или ложись заживо въ могилу, или подставляй всякому счастливому нахалу щеку, спину и уши.

Съ тѣхъ поръ я началъ избѣгать Митю. Какъ только онъ появлялся на дворѣ, я нетолько не выходилъ изъ дому, но отходилъ даже отъ своего любимаго окошка, чтобы не встрѣтиться съ нимъ глазами. Оля, если иногда и играла на дворѣ, то почти всегда съ братомъ, такъ что при всемъ моемъ желаніи посмотрѣть на ея доброе личико, я не могъ этого сдѣлать безъ ущерба моему самолюбію. Какимъ образомъ развилось у меня чувство самолюбія при такихъ условіяхъ жалкой жизни — я, право, сказать не могу; но какимъ образомъ появляется иногда въ степи одинокій, рѣдкій, садовый цвѣтокъ — это одна изъ тѣхъ тысячи неразгаданныхъ загадокъ, которыя человѣкъ объясняетъ себѣ словомъ «случай».

Самая суровая пора зимы миновала. Наступила временная оттепель, которую я встрѣтилъ съ особенной радостью. Мое тощее тѣло не изобиловало ни кровью, ни жиромъ; обѣды и ужины мои тоже не отличались особенной питательностью, а потому я былъ очень зябокъ. На чистомъ, морозномъ воздухѣ я всегда дрожалъ и не чувствовалъ ни рукъ, ни ногъ отъ холода. Но съ наступленіемъ относительно теплой погоды родились совершенно новыя мученія, о которыхъ я прежде и понятія не имѣлъ.

Дорога въ мой хедеръ пролегала по нѣсколькимъ проулкамъ, всегда почти безлюднымъ; я рѣдко встрѣчалъ прохожихъ, а если и встрѣчалъ, то на меня никто не обращалъ особеннаго вниманія. Я всегда спокойно и благополучно совершалъ свои путешествія. Съ наступленіемъ же оттепели начали появляться у воротъ и калитокъ злые русскіе мальчишки. Каждый изъ нихъ считалъ своимъ долгомъ по своему привѣтствовать прохожаго жидёнка. Одни бранили, другіе поддразнивали разными оскорбительными насмѣшками и прибаутками, иные грозили кулаками и палками, другіе цѣлились камнями, и иногда попадали довольно мѣтко. Но хуже всѣхъ мучили меня нѣкоторые, натравливая на меня собакъ, которыхъ я ужасно боялся. Единственнымъ моимъ спасеніемъ было — бѣгство. Я очень легко бѣгалъ, потому что желудокъ у меня никогда не былъ слишкомъ обремененъ. За мною гонялись, на меня охотились, но заяцъ всегда благополучно ускользалъ. Съ каждымъ днемъ мои мученія усиливались. Мальчишки, подмѣтивъ, съ какой правильностью я, въ одно и то же время, прохожу мимо, караулили меня, засѣвъ за воротами и притаивъ дыханіе, чтобы напасть въ расплохъ. Я всегда былъ на сторожѣ; навостривъ уши и смотря въ оба, я не шелъ, а бѣжалъ серединою улицы, зная напередъ, что изъ-за такихъ-то воротъ, изъ-за такой-то калитки выбѣжитъ непремѣнно такой-то маленькій негодяй, а за нимъ такая-то дворняшка. Цѣлую недѣлю ежедневно по четыре раза охотились на мою личность, но безуспѣшно. Меня спасала судьба или, лучше сказать, мои быстрыя ноги. Это еще болѣе бѣсило и подстрекало жестокихъ моихъ враговъ. Наконецъ они прибѣгли къ тому же средству, къ которому прибѣгаетъ дипломатія въ важныхъ случаяхъ, то-есть заключили союзъ противъ меня. Когда я однажды, съ привычной уже самонадѣянностью, совершалъ свой бѣгъ по одному изъ проулковъ, высыпало вдругъ нѣсколько мальчишекъ изъ разныхъ воротъ и калитокъ. Одни загородили мнѣ дорогу въ хедеръ, другіе отрѣзали обратный путь. Я находился между двухъ огней, а потому остановился въ нерѣшимости, бросая испуганные взгляды во всѣ стороны, какъ робкій заяцъ, окруженный стаею гончихъ. Мальчишки, убѣдившись въ моей безпомощности, не торопились расправиться со мною; они, повидимому, наслаждались моимъ отчаяннымъ положеніемъ и придумывали достойное меня наказаніе. Я стоялъ на одномъ мѣстѣ, тяжело дыша отъ усталости. Вдругъ одинъ изъ этихъ негодяевъ крикнулъ собакѣ, указывая на меня рукою.

— Куси жида, жучка! а за нимъ цѣлымъ хоромъ подхватили остальные мальчишки: — кси! кси!! На меня съ остервененіемъ набросилось разомъ нѣсколько собакъ. Одна вцѣпилась зубами въ мою жалкую шубенку и рвала ее безпощадно; другая, подпрыгивая, наровила схватить мою руку; остальныя собаки кружились, оглушая меня своимъ лаемъ. Я кричалъ изо всей мочи, а бездушные враги злорадствовали и заливались хохотомъ. Не знаю, чѣмъ бы это все кончилось, еслибы не появился господинъ почтенной наружности, съ тростью въ рукѣ еще болѣе почтеннаго вида. Въ одну минуту онъ подбѣжалъ во мнѣ и хватилъ нѣсколько разъ тростью жучку съ братьей. Съ жалобнымъ воемъ разбѣжались псы, а за ними — и струсившіе мальчишки.

— За что мучатъ они тебя, бѣдный жиденокъ? спросилъ меня господинъ чрезвычайно сострадательно. — Куда тебѣ нужно? пойдемъ, я провожу тебя.

Добрый человѣкъ довелъ меня до самаго хедера. Я поблагодарилъ его какъ умѣлъ.

— Что съ тобою? спросить меня учитель, замѣтивъ, что на мнѣ ляда нѣтъ и что верхняя моя одежда въ самомъ жалкомъ положенія.

Я разсказалъ ему, какъ меня мучатъ русскіе мальчишки ежедневно по нѣскольку разъ, и какой пыткѣ я подвергся за четверть часа. Онъ съ необычайнымъ состраданіемъ посмотрѣлъ на меня я глубоко вздохнулъ.

— Такова ужь участь наша, дитя мое! сказалъ онъ грустнымъ голосомъ. — Мы должны молчать и безропотно переносить все то, что нашлетъ на насъ Іегова. На все — его святая воля. Мы рабствовали у Фараона — онъ избавилъ насъ отъ неволи, далъ намъ свободу и обѣтованную землю. Мы опить нагрѣшили и разгнѣвали Іегову — онъ наказалъ насъ и опять, въ безпредѣльной добротѣ своей, насъ помиловалъ. Мы опять провинились — онъ послалъ на насъ Тита. Нашъ милый Іерусалимъ разрушенъ и мы изгнанниками скитаемся по міру, не находя пристанища и покоя. Насъ гонятъ, преслѣдуютъ и мучатъ. Были и Хмельницкіе и Гонты, а мы все не исправляемся и грѣшимъ попрежнему. Пока мы всѣ не сдѣлаемся праведниками, пока между нами будетъ хоть одинъ грѣшникъ, Іегова не сжалится надъ своимъ народомъ. Будемъ же ждать и терпѣть.

— За что же цѣлый народъ долженъ терпѣть изъ-за одного грѣшника? спросилъ робко одинъ изъ учениковъ.

— За что же мы наказываемся, когда грѣшили не мы, а наши предки? добавилъ мой другъ Ерухимъ.

— Такова воля Іеговы, отвѣтилъ учитель. — Онъ мститъ до седьмаго колѣна.

Какъ ни краснорѣчиво увѣрялъ насъ учитель повиноваться безропотно волѣ Іеговы и терпѣливо переносить наказаніе, посылаемое намъ въ лицѣ кровожадныхъ мальчиковъ и ихь собакъ, мы все-таки не могли не роптать на нашу горькую судьбину. На нашемъ надпечникѣ я съ Ерухимомъ долго разсуждали этомъ предметѣ и окончательно рѣшили: поступать въ духѣ русской пословицы: «на Бога надѣйся, а самъ не плошай». У учителя нашего былъ помощникъ или, лучше сказать, разсыльный полу-идіотъ, но за то дубина хоть куда.