Читать книгу "Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - Питер Акройд"

Любопытно, что даже врачи не остались в стороне от межпартийных дрязг. Когда доктор Олифант открыто заявил о своих симпатиях к тори, пациенты, поддерживавшие вигов, покинули его. А известный представитель тори лорд Оксфорд, завидев у двери дома карету не менее известного представителя партии вигов, отказался входить в помещение. Даже больницы в Лондоне были разделены по партийному признаку: виги получали медицинскую помощь в больнице Святого Томаса, а тори – в госпитале Святого Варфоломея. Кто захочет лечиться у врача, принадлежащего враждебной партии? На два лагеря был разделен и Итонский колледж, где не утихали бесконечные ссоры и драки. Когда Свифт проезжал через Лестер в 1707 году, он писал, «что во всем городе не сыщется ни одной горничной, ни одного подмастерья или школьника, которые бы не были ярыми сторонниками той или иной партии». В выпуске журнала Spectator от 3 января 1712 года отмечалось, что «дамы – сторонницы вигов и тори начали носить разные цвета и демонстрировать свои политические взгляды даже в прическе». Четыре года спустя в газете Freeholder писали, что первыми словами из уст детей становятся «виги» и «тори».

Одним словом, различия между партиями не ограничивались лишь высотой каблуков. Даже автор этой метафоры Джонатан Свифт до конца дней поддерживал тори. Противостояние было настолько сильным, что превосходство одной из партий над другой было вполне веским основанием для тюремного заключения, ссылки, конфискации имущества, снятия с должности и даже убийства. Среди принципиальных вопросов можно выделить следующие: роль монархии, устройство англиканской церкви, основания для воцарения Ганноверской династии, природа религиозной терпимости и ведение войны. Когда споры разгорались между финансовыми воротилами и землевладельцами, противостояние становилось поистине жестоким. Учитывая столь сильные противоречия относительно основополагающих ценностей и убеждений внутри одной нации, королева и ее правительство должны были действовать крайне осторожно. Это время совершенно точно не было «эпохой стабильности», хотя порой именно так его и называют; в некоторой степени оно напоминало предыдущее столетие, хотя постоянной угрозы войны уже не существовало.

В первые годы правления Анны перевес в основном был на стороне вигов, поскольку они с большим рвением поддерживали войну против Франции под предводительством Мальборо. Однако устойчивого распределения сил в то время не существовало, так как степень популярности той и другой партии постоянно менялась в зависимости от общественных настроений и текущей обстановки. Очередные перемены произошли на всеобщих выборах весной 1705 года. Ни одна из сторон не одержала безоговорочной победы, правда, по всей видимости, виги обошли радикальных тори; в результате виги и умеренные тори под предводительством Роберта Харли взяли власть в свои руки.

Возможно, сейчас имя Роберта Харли уже покрылось мраком забвения, однако если воскресить его образ в памяти, то перед нами предстанет один из ярчайших политиков XVIII века, политика по своей сути. Он начал карьеру в 1689 году в качестве члена палаты общин и вскоре так досконально изучил все парламентские тонкости, что получил прозвище Хитрец Робин. Его успех был столь велик, что в 1701 году его избрали спикером, а затем он неизбежно стал претендентом на более высокий пост. Его речь нельзя было назвать гладкой или содержательной, однако он с лихвой компенсировал отсутствие широкого кругозора внимательностью к деталям. Он был любителем интриг и тайн, полагаясь в большинстве случаев на хитрость и лицемерие. Он никогда не говорил просто и правдиво. Многие отмечали, что он выражался столь лаконично и туманно, что даже сам не понимал, что имел в виду. Поэт Александр Поуп отмечал, что «он говорил о деле в такой запутанной манере, что неясен был сам предмет разговора; о чем бы он ни собирался рассказать вам, это превращалось в целую эпопею; поскольку он всегда начинал разговор с середины». В этих словах содержится отсылка к совету, который Гораций некогда давал эпическим поэтам; по его словам, начинать повествование нужно in medias res – с середины.

И все же основным намерением Харли было сбить с толку и окончательно запутать слушателей. Его скрытность переходила в таинственность, а неспешность граничила с заторможенностью. Лорд-канцлер Уильям Купер заметил: «Если какой человек и был рожден для того, чтобы стать подлецом, то это он». Харли был некрасив и неуклюж, однако всегда готов к тому, чтобы отвесить поклон и подарить улыбку. По словам герцогини Мальборо, что бы он ни делал, это сопровождалось «неуклюжими жестами или вздрагиванием головы и конечностей».

И все же Хитрец Робин был политиком с хорошим чувством юмора, который в каждом коллеге видел потенциального союзника и друга; он любил хорошую компанию, однако не имел друзей. Его общительность служила конкретной цели; его добродушие было настолько заразительным, что он заработал репутацию миротворца, способного сдружить самых разных людей и объединить самые разные устремления. Он знал тайные струны души каждого человека и был таким тонким психологом, что без труда подбирал верные средства, чтобы тронуть их. У Харли не было целей, кроме саморекламы и личного роста, хотя его преданность трону можно рассматривать как одно из его бесспорных достоинств. Впрочем, его преданность существовала ровно до того момента, пока она отвечала его собственным интересам. Харли был словно создан для тайных сговоров: этот неутомимый выдумщик и интриган связывал себя узами лживых обещаний. Один год он мог быть вигом, а на следующий год стать тори. До тех пор пока он поддерживал королеву Анну, это ни на что не влияло. Взгляните на этого политика эпохи во всей красе и длинную череду его последователей. Мы можем повторить вслед за Уильямом Блейком: «Ничто новое не появляется при одинаковых обстоятельствах; условия подвержены постоянным изменениям, но сущность всегда остается неизменной и вечной».

4

Расцвет

Первые годы правления королевы Анны отмечены небывалыми урожаями, словно само небо благословляло Англию. Цена пшеницы в период с 1702 по 1708 год держалась ниже 30 шиллингов за квартер[33], то есть ниже порогового уровня, при достижении которого в стране, как правило, начинались бунты и нищета. Разумеется, подобное положение дел снижало общественно-политическое давление в областях и самом Лондоне, где рыночная стоимость хлеба была важнейшим фактором, определявшим общественные настроения. Осенью 1708 года сквайр Моулсворт из Йорка писал: «На рынке мы не покупаем ничего, кроме сахара и специй, а вся еда и напитки есть дома». Увеличение продаж часов, зеркал, фарфора, ковров и штор объяснялось растущим достатком среднего класса.

Впрочем, не все происходившее было делом рук Всевышнего. Многое можно было отнести к дерзаниям, о которых Свифт писал в «Путешествиях Гулливера»: «Всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине бо́льшую услугу, чем все политики, взятые вместе»[34]. Имена этих неутомимых исследователей хорошо известны в истории сельского хозяйства – Джетро Талл, изобретатель рядовой сеялки; Чарльз Тауншенд, исследователь в области сельскохозяйственных наук, получивший ироничное прозвище «Репа Тауншенд»; Артур Юнг, редактор и издатель журнала «Анналы сельского хозяйства» (Annals of Agriculture); Роберт Бакуэлль, агроном, которому удалось вывести новую породу лестерской овцы.