Читать книгу "Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека - Александр Рыбин"

Илья еле воткнул другую сигарету в рот.

Капитал уселся за стол, долго что-то писал, потом протянул протокол бледному парню.

— Подписывай вот здесь. — Он протянул исписанный лист. — Домажорились, пацаны! Типа золотая молодежь. Ты в курсе, что это за семья? В какое говно ты вляпался? Ты просто исчезнешь, и всё… Не сразу: может, через месяц, может, через полгода. Потом тебя родственники объявят в федеральный розыск. Ну, поищут тебя, так для проформы. Но вряд ли найдут.

Илья пытался прочитать капитанские каракули, ничего не получалось.

— Я же не виноват в смерти Арсена.

— А родственники считают иначе. Ладно, парень, подписывай протокол и проваливай домой, спрячься под одеяло и никому не открывай. Понял?

11 июня. День

Вчерашний вечер закончился в каюте Пал Палыча Цымбалюка распитием великолепного румынского вина, да под красную икорку, королевские креветки, медведку (страшную креветку) и мясо краба. Пал Палыч, в судовой роли, как и Ширшова, помощник капитана по УВР, откликнулся на мою просьбу взять у него интервью. Собственно, интервью не получилось. Интервьюируемый постоянно меня перебивал, но был хлебосолен, вежливо — насторожен и пытался сам больше задавать вопросы, чем отвечать на мои.

По старой «расейской» традиции, выпив за знакомство, плавно перешли к разговору о работе, то бишь о проблемах на корабле, но не глобальных, а так, по пустякам. Все — таки я чужак. Кто меня знает, что я за человек. Тем более журналюга. Тут, на «Надежде», я уже заметил, особое отношение к нашему пишущему брату. И, как все русские, в конце беседы мы скатились к общемировым проблемам, которые пытались разрешить часов до двух ночи. Проблемы не разрешили, вино закончилось, разошлись по каютам.

Стоим у острова Лемнос. Фордевинд — ветер прямой. Это я всё фиксирую в дневнике, чтобы что-то запомнить.

Моряк весь в ракушках — это про Пал Палыча; даже не верится, что человек родился на Украине, где-то под Кировоградом, а море увидел, лишь когда призвали в армию, на флот.

Тут, конечно, не военный корабль, но порядки почти военные. Мне, не пившему солененькой забортной водички, не всегда эти порядки понятны, поэтому иногда спорю с теми, с кем не надо бы спорить. Меня успокаивают: «Ничего, парень, это по молодости. Это бывает».

Тут вот прочитал: «Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и чуть придурковатый, дабы разумением не смущать лица начальствующего. Устав флота российского. Петр Первый».

Учту, Петр Алексеевич.

Не пускают нас на Лемнос, потому как считают шпионами, закамуфлированными под учебный корабль. Не знаю, как насчет шпионов, но что тут, в Мирине, можно нового узнать? Тихий курортный городок окружил бухточку, в глубине которой стоит пара штук довольно старых военных катеров, непрезентабельных, с потеками ржавчины, — вот и все натовские тайны.

Кончил править главу, которую намеревался отправить Татьяне Владимировне. Лиха беда начало.

Вот вам и первое убийство. Вышел на палубу, после того как убил собственными руками Арсена, и как-то даже не по себе стало. Хожу тут незамеченный. Греческое солнце уже почти в зените, все что-то копошатся, фотографируются на фоне острова, а я будто Джек Потрошитель: кокнул человека — и ничего. Никто не подозревает, что в каюте номер двести четыре писатель начал свой кровавый отсчет.

Что узнал нового?

Желтый флаг — «мое судно не заражено, прошу разрешить свободное плавание». Это я узнал, когда поднимали желтое полотнище в голубое выцветшее небо Греции.

Пока идет неразбериха и согласование, когда и как мы сможем очутиться на острове, спустился в каюту творить дальше…

Тупик в конце тоннеля

Хоть стрижено, хоть брито — все голо.

Народная пословица

В гостиной собрались все.

— Что случилось, Илья? — Мать сидела в одной ночнушке, нерасчесанная, постаревшая.

— Арсена убили!

Бабушка ойкнула, схватилась за руку сидевшего у окна в глубоком старинном кресле тяжело дышавшего деда. Евгений Васильевич сверкнул глазами.

— Илья! Ты… что же… — он стал стучать кулаком по крышке стоявшего рядом с креслом кабинетного рояля, — ты что же… подозре… — Он умолк на полуслове и чуть обмяк…

— Нет! Нет! Вы что, с ума сошли все? Я просто приехал, черт мен я дернул… туда, где его… Ну, в общем, я видел их… тех, кто его убил.

— Какой ужас! — Мать заметалась по комнате.

— Полина, сядь! Не кричи на весь дом, соседей разбудишь. — Слова старика были сухими, хлесткими, как выстрелы.

Полина Евгеньевна тут же послушно бухнулась на стул.

— Я очень устал, прошу меня к телефону не звать, кто бы это ни был.

— Ты там совсем ни при чем? — Дед из своего кресла сверлил внука глазами.

— Я думаю, что нет.

— Ты нам всё сказал? — Мать стала вдруг говорить испуганно шепотом.

— Конечно мои дорогие родственники! А тебе мама, я напоминаю, — Илья тоже перешел на шёпот, — уже восемь утра, и тебе пора на работу.

Илья закрылся в своей комнате. Звонок домашнего телефона сбросил его с кровати, он подбежал к двери спальни.

— Нет его дома, — в голосе бабушки звучал какой-то необычный для нее металл. — Что вы сказали? Я вас не понимаю. Что вы сказали? Вам не стыдно говорить такие вещи пожилой женщине?

Клацнула брошенная на аппарат телефонная трубка. В дверь постучали. Илья, весь покрытый капельками пота, тут же открыл.

— Илья, — бабушкин голос дрожал от возмущения и страха, — Илья, я ничего не понимаю. Я в жизни не слышала таких слов. Я не понимаю, что они хотят, но они требуют тебя. Они говорят, что они родственники Арсена.

— Прости, бабушка. Больше звонков не будет. Я постараюсь всё разрулить.

Илья тихонько прикрыл дверь перед носом оторопевшей старухи.

— Ты не видел моей броши? Я ее не могу найти.

Илья прислонился к стенке и закрыл глаза. В дверь опять, словно мышь, поскреблась бабушка.

— Ты меня слышишь?

— Нет! — почти заорал Илья. — Нет, нет!

Он вытащил из кармана джинсов сотовый телефон. Долго крутил его в ладони, уставившись в лепнину на потолке, будто видел ее впервые. Потом нажал кнопку активирования. Экран сотового замерцал зеленым светом, и тут же посыпались тревожные сигналы эсэмэсок и неотвеченных вызовов.

Катерина так сжала его в объятиях, будто бы они не виделись тысячу лет.

— А я думала, ты не появишься уже. Почему без звонка? Вдруг мой был бы дома?