Читать книгу "Новенький - Уильям Сатклифф"

– Ладно.

– Пока.

– Пока.

Теперь следовало добыть еще горючего. По уплотнившемуся рвотному ковру я добрел до бара, влил в себя «кровавую Мэри» (она отдавала бензином, но название обещало убойную крепость) и устремился к наименее уродливой девчонке из имевшихся в наличии.

Я немножко не рассчитал, и мы больно стукнулись зубами, но оба даже не заметили. Мы обжимались. Невероятное облегчение. Наконец-то – паранойю как рукой сняло.

Эта мысль крутилась в голове меньше секунды. А потом меня затопили сомнения небывалых масштабов: вопрос «Почему со мной никто не целуется?» сменился вопросом «Почему мне это не нравится?». Новая мысль оказалась гораздо хуже.

Мне было скучно, я не знал, как девчонка выглядит, у меня сводило челюсть, и корабль пристанет к берегу только через два часа. В моем положении эти два часа казались целой вечностью.

Прошло, наверное, полчаса, прежде чем я смог вздохнуть. Под предлогом необходимости стереть ее слюну с подбородка глянул на часы и ужаснулся: с момента, когда я на нее накинулся, прошло всего десять минут. Даже не четверть часа, а мы уже друг другу осточертели. «Господи боже, – подумал я, – как же люди живут в браке по сорок лет?»

Оставалось убить еще массу времени. Если б я мог пощупать ее пальцем, это хоть частично спасло бы вечер. Похваляясь на еврейских собраниях, я, черпавший сведения из графических схем и романов, всегда чувствовал себя каким-то шарлатаном. На академическом уровне я был близко знаком с вагиной, но практических опытов на трехмерных моделях почти не проводил. Если не считать единственного случая двенадцать лет назад в «лягушатнике» с кузиной, я и не видел ни одной.

Я боролся с одеждой девчонки, стараясь понять, надеты у нее трусики на колготки или наоборот. Мне очень мешали ее попытки оттолкнуть мои руки. Из книг я знал, что это обычная процедура, но девчонкины сила и настойчивость меня немало поразили. Я отреагировал энергично, и вскоре оказалось, что мы занимаемся настоящим армрестлингом. Тут она убрала руку, а я как раз занес свою, и инерция сработала удивительным образом: я заехал ей в вагину.

Не детский какой-нибудь тычок, а самый настоящий апперкот – безупречно рассчитанный и направленный, стремительно врезавшийся ей точно между ног.

Может, я и не лучший в мире специалист по сексуальным нравам, но базовый этикет знал достаточно, чтобы понять: это было ужасно грубо. Обычно никто за здорово живешь не колотит чужие гениталии. Во всяком случае, не спрашивая разрешения.

Как ни странно, она не заорала от боли. Просто была в шоке.

«Черт! – подумал я. – Пожалуй, вагины пожестче яичек. И то слава богу».

Вместо того чтобы в эти бесценные мгновения восхищаться упругостью женских половых органов, мне следовало состряпать какое-то извинение. Но не успел я открыть рот, как она ушла.

Я чуть не побежал за ней – сказать, что я нечаянно, но мне было слишком неловко. Я хотел просто забыть о том, что случилось. Хотел забыть, что она существует. Хотел забыть, что существую я.

Хотел заползти в большой темный мешок и просидеть там лет десять.

Эта линия философских умозаключений была прервана жалобой желудка, и я рванулся к окну блевать «кровавой Мэри». По пути наружу она была чуть приятнее на вкус.

Все еще оставалось полтора часа.

Я поднялся по лестнице и попытался танцевать, но на танцплощадке было слишком много народу. Все просто скакали вверх-вниз на пятачке, размазывая по соседям пот. Для размышлений слишком жарко и громко.

На открытой палубе какие-то парни курили косяк. Я сделал первую в жизни тяжку, от чего ощутил одновременно тошноту и похоть – непотребное сочетание. Решил было пойти в туалет подрочить, но когда вспомнил, сколько там блевоты, мой желудок выразил недовольство. Я кинулся к борту, и меня вырвало в реку, а вставший член больно бился о поручень.

Я поискал стул. Имелся только один, втиснутый между целующейся парой и обжимающейся парой, так что пришлось сесть туда.

Я закрыл глаза. С закрытыми глазами мне показалось, что палуба раскачивается, и желудок запротестовал. Если я не хочу проблеваться снова, придется сидеть с открытыми глазами.

Я сидел неподвижно и пытался отключиться от мира. Желудок-бетономешалка – наименее отвратительное из всего, что воспринимали органы чувств. Я потрогал рукав замшевого пиджака. Тоже не ужасно. Пробовать на вкус, нюхать, слушать или разглядывать нечего, но если трогать замшу и дальше, может, удастся стереть из сознания все остальное. Я посмотрел в окно, надеясь увидеть звезду, но за лондонскими уличными фонарями звезд не разглядишь. Пришлось остановиться на рукаве пиджака.

Еще час и двадцать пять минут. Скоростью моих часов управлял какой-то злобный гад.

Мне надо домой.

Мне надо домой.

Мненадодомой.

Мненадодомойнададомойнададамойнададамой.

Глава семнадцатая

Я был так счастлив, когда тусовка наконец завершилась и я сел в метро до Хэрроу, что решил отложить самоубийство по крайней мере на неделю.

Несмотря на то что ни на одной тусовке шестого класса мне ни минуты не было хорошо, ходил я на все.

Пожалуй, стоит повторить. Количество тусовок: множество. Количество минут на тусовках: еще большее множество. Общее количество минут на тусовках, когда происходило что-нибудь хорошее: ноль.

Не идеал социального уравнения, но я все-таки с ним мирился, – главным образом за отсутствием выбора. Дэйв стал негритосом, Гонг-Бай на корабле целовался с фантастически красивой китаянкой. Они встречались еще пять лет, он общался с ней исключительно на кантонском диалекте и обогатил меня обширными, по сей день неисследованными глубинами смысла выражения «держать свечку».

Барри, кстати, пришел на одну тусовку, сообщил мне, что все это – дерьмо собачье, ушел через полчаса и больше ни на одной не появлялся.

Несмотря на нулевую отметку удовольствия на этих тусовках, что-то в них меня привлекало. И дело не только в отсутствии других занятий. Я всегда шел туда с жаждой завоеваний, открытий и приключений. Не в том смысле, что рассчитывал раскопать новых людей или открыть непознанное в себе самом. Мой путь открытий носил строго биологический характер. Дело было не в удовольствии. Как и все остальные, я шел лишь для того, чтобы сложить эту головоломку, выяснить, почему... ну, в общем, почему у противоположного пола одни места мягче других.

В идеале я бы еще поучился, как с ними разговаривать, но стремиться к этому – пожалуй, уже немного чересчур.

Несмотря на мою сексапильность ниже среднего, я обнаружил, что, когда все напились и всех красивых разобрали, мне всегда удается найти кого-то, с кем поэкспериментировать.

Одной из худших была тусовка в конце семестра, на которой я наблюдал, как Школьный Зверь полощет член в бутылке зубного эликсира, затем водруженной на полочку в ванной. Я целиком поддерживал этот фокус (в конце концов, дело происходило дома у Нила Котари). Однако меня поверг в уныние мой первый полноценный разговор с представительницей женской школы: в конце она проговорилась, что по их сторону Берлинской стены меня зовут «Бруно». Я сделал катастрофическую ошибку, настояв на объяснениях. И обнаружил, что это не ласковый намек на то, что мой голос похож на Бруно Брукса[14], или что мой мозг напоминает Бруно Беттельхайма[15]. После получаса игры в угадки обнаружилось, что прозвали меня в честь Фрэнка Бруно[16], тем самым восславив мой ставший легендарным апперкот в вагину.