Читать книгу "Новенький - Уильям Сатклифф"

– Я совал. Очень приятно.

– Что? Ты трахал молочную бутылку с печеночным фаршем?

– Да. Ну, как бы.

– Что значит – как бы?

– Ну, я не смог кончить. И поэтому немного нервничаю. Боюсь, что и в женщине не смогу кончить.

– Понятно. Я бы на твоем месте не нервничал. Уверяю тебя, женщины гораздо приятнее молочных бутылок.

– Черт. Да, ты прав. Какой я идиот. Ты прав. Не надо мне нервничать. Господи, да я только и делаю, что нервничаю.

– Может, если тебе кажется, что тебя не привлекают женщины, стоит подумать о сексе с мужчиной?

– ЧТО?! ЧТО?! ИДИ ТЫ... ИДИ В ЖОПУ!.. МУДАК ПОГАНЫЙ!.. ЧЕРТ!.. ИДИ ТЫ! О чем ты говоришь? Я этого не говорил! Иди в жопу! Я вообще этого не говорил, кретин чертов.

– Хорошо, хорошо. Расслабься. Совершенно не из-за чего так возбуждаться. Просто сказал, вот и все.

– Так вот и нечего.

– О господи – ну вот гомофобия-то зачем?

– Это не гомофобия. Просто я – не какой-нибудь пидор гребаный, вот и все.

– Ты так переживаешь. У тебя явно проблема.

– У меня нет проблем. Это ты об этом заговорил. Это за тебя надо переживать.

– Переживать?

– Да, Барри, переживать. Ты же об этом сказал – откуда у тебя такая мысль взялась вообще?

– От дяди.

– Что?

– От дяди. Он гей.

– О черт! Ты знаком с геем.

– Знаком. И он очень хороший.

– Э-э-э, хех – так это у тебя в генах.

– Ох, Марк, я тебя умоляю. Не будь таким мудаком.

– Нет, это ты не будь таким мудаком.

– Ты мудак.

– Нет, это ты мудак.

– Ты полный мудак.

Обычно все иначе. Вы, наверное, застали нас в неудачный день.

Глава шестнадцатая

Одним из первых судьбоносных шагов в разрядке напряженности между Востоком и Западом 1987 года стала тусовка для шестого класса, которую устроил на речном трамвае свежесформированный «общественный комитет». Тусовку организовал Джоэл Шнайдер, который продемонстрировал замечательную деловую хватку: в одиночку продавал билеты и любезно взял на себя бухгалтерию. Где-то по дороге несколько сотен фунтов испарились, но бухгалтер клятвенно подтверждал безупречность продавца билетов, и наоборот. В общем, деньги так никогда и не нашлись.

На целую ночь наняли кораблик, который должен был пропыхтеть по Темзе вверх и вниз, и все шестиклассники из двух школ, у кого в организме притерлись друг к другу хоть парочка гормонов, явились на борт, заплатив за это удовольствие Джоэлу Шнайдеру по пять фунтов с носа.

Корабельные тусовки – пытка. Опаздывать нельзя, свалить пораньше нельзя, – и все это напоминает пьесу Сартра.

Когда я вышел у набережной Виктории, на тротуаре напротив стояла компания парней – я почти никого не видел раньше без школьной формы – и какие-то девчонки, которых я смутно опознал. Большинство, похоже, уже надрались, и что-то подсказывало, что мне предстоит один из самых неприятных вечеров в жизни. Возник соблазн бежать, отправиться на метро прямиком домой, но меня уже запеленговали. Кто-то крикнул мне через улицу: «Привет». Я ответил, перешел дорогу и тем подписал себе приговор. Следующие пять часов жизни придется провести с этими людьми.

Мы заползли на корабль и принялись пить.

К мосту Ватерлоо надрались абсолютно все.

Музыка играла так громко, что через пять минут у меня отстегнулись уши. А через десять принялись активно протестовать, возмущенно хрипя по бокам головы.

За этим первым органом чувств, начисто уничтоженным тусовкой, с пугающей быстротой последовали остальные.

На корабле имелись две палубы, обе закрытые, да еще крошечная открытая корма, вроде балкона. Первые несколько часов тусовка располагалась двумя симметричными плоскостями: громкая музыка на верхней палубе, тяжелый алкоголизм на нижней, джентльмены по правому борту, дамы по левому. Вскоре я встал в очередь проблеваться с наружной палубы, поскольку оба туалета уже засорились и были затоплены блевотиной.

Воздух густел от материала, из которого сооружен фундамент подростковой тоски: синдрома бремени девственности. Чем более ты ему подвержен, тем больше требуется выпить, чтобы заговорить с противоположным полом. В итоге напиваешься так, что уже не можешь придумать, что сказать, когда наконец наберешься храбрости завести разговор, и простой попыткой завязать беседу отвращаешь от себя объект. Бесконечный порочный круг. Бремя все тяжелее, пьешь все больше, разрыв между полами растет, мастурбация из удовольствия превращается в необходимость и т. д. и т. п. В результате общее напряжение достигает крайней степени, и подростковые тусовки оборачиваются оргиями утопленных в алкоголе неврозов.

Водораздел между бортами начал таять, лишь когда нижняя палуба покрылась тонким слоем блевотины. Мальчики и девочки, паралитически пошатываясь, нацелили друг на друга языки. Обжимальщики впились друг в друга и закачались по танцплощадке, жуя партнерам физиономии. Палубные скамейки вскоре оказались забиты раскоряченными парами тыкальщиков и щупальщиков. В красной полутьме различались руки, рвущие непонятное белье, вцепившиеся в малознакомые гениталии. Мальчики неумело шебуршились в кружевных панталончиках, а девочки, все в сомнениях, безрезультатно щекотали воспаленно-багровые головки.

Я чувствовал, что трезвею, но меня слишком тошнило, чтобы пить дальше. Постепенное возвращение умственных способностей повергло меня в пучины депрессии. Почему никто не бросается на меня, пытаясь высосать мне зубы? Почему никто не пускает шумно слюни над моим немытым членом? Почему никто не хочет, чтобы я залез к ней в трусы? Что со мной не так? Не с кем поговорить, никто мне не нравился, и ни с кем не хотелось целоваться.

Барри не приехал. Я был один.

Пошатываясь, я побрел по палубам, отчаянно желая поговорить хоть с кем-нибудь. Через некоторое время мне попался какой-то товарищ по несчастью. Я глянул ему в лицо и нашел там отражение собственного одиночества. Я сосредоточился, пытаясь что-нибудь из себя выдавить. Он, судя по всему, тоже старался. После длинной паузы наконец придумал.

– Ты напился? – спросил он.

– Прости?

– Ты надрался?

– А!.. Да, – соврал я.

Мы надолго замолчали. Слабо хихикнули. Снова пауза.

– Я тоже, – сообщил он.

– Отлично.

Третья пауза объявила нашим усилиям смертный приговор. Мы оба со знанием дела могли минут пять поговорить о том, как мы несчастны, но вокруг было слишком шумно. Да и не место. Беседа завершилась. Я по-прежнему был одинок.

– Пойду возьму еще выпить, – сказал я.