Читать книгу "Майк Олдфилд в кресле-качалке. Записки отца - Вернер Линдеманн"

«Итак, вы…» Я называю свое имя. «Вы из этого… ну, как это еще называется… из этого, подготовительного отделения?» Я киваю. Старик язвительно усмехается, девушки хихикают. «Там, по прошествии полутора лет, вы сдали экзамен на аттестат зрелости?» Этот пренебрежительный тон доводит меня до ярости. Я замыкаюсь. Будто издалека донесся вопрос: «Чем вы занимались прежде?» «Солдат». «Профессия?» «Сельскохозяйственный работник». На мгновение профессор замолкает. Его пальцы барабанят по плоскости стола. Он улыбается дамам и говорит: «Хорошо, тогда давайте послушаем, что скажет нам сельский рабочий о строении двудольных растений». Еще до того, как я породил третью несвязную фразу, профессор махнул рукой: «Приходите на пересдачу через полгода!» А вот тут тебе придется подождать, думаю я и, не прощаясь, выхожу из комнаты.

* * *

В Ш. я делаю рождественские покупки; хочу еще раздобыть грампластинки, книги и рыбные консервы. Улицы полны народа. Некоторые люди закупаются так, будто их ждет голод. Каждый заглядывает каждому в авоську: Что у него? – У меня это уже есть? – Где подкупить что-то необыкновенное?

На стоянке рядом с автомобилем мужчина и женщина; она навьючена, он увешан. «Теперь у нас есть всё?»

«За исключением гуся – да, но мы ведь можем подъехать еще раз завтра утром».

В магазине деликатесов мужчина покупает два рулета из окорока. При этом, от неумеренного потребления еды, его глаза почти уже заплыли. Приводит ли это к полноценной жизни? В любом случае это приводит к полноте. У нас больше нет нужды болеть, но как долго мы останемся здоровыми при таком невоздержанном питании?

СТРАХ

Я больше не боюсь ни мяса, ни хлеба, ни вина.

Мой сосед больше не испытывает страха перед голодом.

Я лишь боюсь стать таким же толстым, как мой сосед.

Продавщица рыбы: карп из таза, на чурбан, деревянным молотком удар по голове, ножом прокол в жабры… жуткое ремесло. Что она за человек, продавщица рыбы?

Пепельно-серое лицо мусорщика, выкатывающего заполненные металлические баки через подъезды на улицу. Насколько этот человек пропитан тленом?

Переулок дубильщиков, переулок гончаров, свиной рынок, улочка канатчиков, улица цирюльников, улица мясников. Как люди раньше жили на этих улицах?

Насыщенная жизнь – эта мысль пылает во мне, как вечно актуальная тема. Разве я не потребитель, как все? Не слишком ли часто потребительские способности ограничиваются физическим наслаждением? Если я использую все свои чувства, чтобы наслаждаться, в чем тогда на самом деле я нуждаюсь, чтобы быть счастливым?

ВОСПОМИНАНИЯ

Незадолго до Рождества 1949-го. Мои первые три месяца в качестве школьного учителя. Каникулы. В Хиддензее. Я еще никогда не бывал у моря. В рюкзаке белый хлеб от мамы, банка мармелада, несколько яблок. В бумажнике: триста марок. Мне понадобится почти двадцать четыре часа, чтобы добраться от Г. в Альтмарке до Витте. Все люди, которых я спрашиваю про комнату, улыбаясь, отказывают: «Нам ведь нечем обогреть даже себя, откуда же нам взять тепло для гостевой комнаты».

Поздним вечером молодая семья смилостивилась принять меня; но мне приходится жить в холодной комнате. Пять дней я резвлюсь по острову, как необузданный жеребенок, от «Хлуке» до южной оконечности охватываю каждый уголок. Я наслаждаюсь морем, ветром, небом, пишу небольшую историю любви. Когда мой хлеб съеден, и голод становится почти невыносимым, я позволяю себе обед по черной цене, за сорок марок. Был ли я когда-нибудь так же счастлив, как в эти пять рождественских дней?

ВОСПОМИНАНИЯ

Карловы Вары; автостанция. Автобус дальнего следования пришел из Карл-Маркс-Штадта. Пассажиры проталкиваются наружу. Компания из трех женщин и трех мужчин распределяется: «Ты идешь в магазин тканей… ты раздобудешь пиво… ты выстраиваешься в очередь за вафлями…» Поздний вечер. Мужчины, груженные пивными бутылками, горланя, снова поднимаются в автобус, позади женщины с полными сумками покупок. Тут я слышу, как рядом со мной человек говорит: «Немцы могут кого угодно достать, но не могут выносить жажды».

* * *

В Айкенкамп утащили ель. Ровная, статная, в человеческий рост, мы восхищались ею. Тимм высказал то, о чем я нередко думал, наблюдая за ней: «Деревце могло стать величественным». Рождественская ель – дерево счастья; у римлян это были оливковые и лавровые деревья; у германцев – еловые побеги, позже – ветки цветущей вишни. Пусть она принесет счастье, эта душистая ель.

Наслаждение: украшать рождественскую ель стеклянными шариками, соломенными звездами, деревянными фигурками, свечами. Все участвуют в этом забавном процессе, только Тимм выезжает на мопеде со двора. Куда еще он собрался? Через час будет совсем темно, начнется «сочельник».

Напряжение, ожидание, скука. Все ждут минуты, когда зажгут свечи, раздадут подарки. Я иду к оврагу, высматриваю Тимма. Этот парень никогда не скажет, что он задумал. Он появляется на пороге одновременно со мной. Поднимается со своего драндулета, распахивает пальто и сует мне в руки молоденькую черную овчарку. «Твой Рождественский подарок!»

Я теряю дар речи. Мой сын стоит передо мной, как младший брат солнца. Трогательно обеспокоенный, он направляет меня в дом, разрабатывает план по содержанию, размещению и рациону питания нашего нового домочадца. От растерянности с моих губ слетает вопрос: «Откуда?» Тимм тараторит: «Представь себе, каменщик на скотном дворе хотел повесить его, попросту хотел удавить его веревкой, сказал, что это никчемный едок…»

Позже: Тимм достает с чердака ящик для фруктов, кладет в него два махровых полотенца. Вместо того чтобы разделить с мальчиком душевную радость, я «выковыриваю из своей черепушки» жалкие мыслишки: обязательно надо было брать хорошие полотенца для рук? Что мне делать с этой собакой? За ним надо ухаживать, его надо кормить, воспитывать. Что с ним будет, если я уеду?

Место собачьего обиталища – рядом с кухонной плитой. Имя маленькому парню придумала дочь – Фридварт.

Дебаты с Г.: «Зачем ты своими сомнениями испортил радость мальчику?»

«За собакой надо ухаживать, как за ребенком».

«Об этом поговорим позже, а сейчас – радуйся!»

«Что ты вмешиваешься? У меня нет времени заботиться о собаке; мне надо работать!»

Праздник любви, праздник мира – Рождество. Г. быстро решает до вручения подарков доехать на машине в Д., до церкви. Дети едут с ней. Я сижу на кухне, чищу картошку, готовлю карпа. У плиты, виляя хвостом, отдыхает мой подарок с прекрасными темными глазами. Я пытаюсь смириться с тем, что я «хозяин». Я нарезаю колбасу салями, отправляю толстый ломтик вниз, первая кормежка моего скулящего домочадца. Он не жрет. И спокойно наслаждается рождественской ораторией: «Ликуйте, возрадуйтесь! Восхвалите сей день…»[24]. Какое же чувство мира, какой жизнеутверждающий текст и музыка.