Читать книгу "Нездешние - Роберт Джексон Беннетт"

– Невозможно. Мой ребенок погиб. Мы его похоронили. Хуже этого в моей проклятой жизни ничего не бывало, так что забыть я не могла. Так чей?

– Твой! – повторяет женщина.

Мона сильнее наступает на рану и угрожающе опускает шкатулку.

– Твой, клянусь! – вскрикивает женщина.

Мона приподнимает ногу.

– Как это?

Женщина сглатывает. Губы у нее обведены красным.

– Время здесь… испорчено…

– Господи, опять та же фигня! Наслушалась уже…

– Время здесь сломано, – сердито повторяет женщина, – так что здесь можно увидеть альтернативы.

– Альтернативы чему?

– Всему! – выкрикивает женщина.

Мона убирает ногу и спрашивает, поразмыслив:

– Это как понимать, черт побери?

Миссис Бенджамин откашливается.

– Думаю, тут я могу помочь. Время не линейно, милочка, – ты и тебе подобные воспринимаете его как линейное, но на самом деле это не так. Оно ветвится, расходится в разные стороны. Одни веточки чахнут и отсыхают, другие растут дальше. И до них иногда можно добраться.

– Да, – задыхаясь, выговаривает женщина. – Если разница… совсем мала, можно добраться до альтернативы.

– Это вы там и проделали? Добрались до альтернативного… времени?

Женщина кивает.

– На нашей стороне с нами такого не бывало, потому что в своей стихии мы воспринимаем время не так, как вы, – поясняет миссис Бенджамин. – Но здесь… иначе.

Мона замечает, что у нее дрожат руки. Она сгибает пальцы, стараясь унять дрожь.

– Значит, мы видели альтернативное время? Другой ход вещей?

– Да. – Женщина совсем побелела и задыхается.

– И в чем разница между здесь и… тем, что я видела в линзах?

– Нам нужна была часть Матери… готовая к сотрудничеству. – После этих слов женщина кашляет и, отвернув голову, выплевывает основательный сгусток крови.

– Да ну?

– Нужна была такая Ее часть, чтобы и отсюда, и с другой стороны. С нашей стороны. Чтобы послужить Ей якорем, притянуть Ее сюда. Я… рассчитывала на тебя. Потому и… вызвала тебя сюда.

– Вот что ты хотела сотворить со мной на шоссе? Превратить меня в проводник… для нее?

– Да, – дико шепчет женщина. – Но ты отвергла меня, отвергла Ее. Ты слишком стара, слишком… неподатлива. Пришлось искать другой способ. У тебя был ребенок, в этом времени он умер.

Мона дрожит всем телом и понимает, что это не от потери крови.

– И ты взяла и нашла другое время, – говорит она. – Нашла время, в котором… где моя дочка не умерла. Где она со мной, живая.

– Да.

«Она жива, – думает Мона. – Боже, она жива, она настоящая».

Она вспоминает лицо Моны в линзах: недоверчивый всепоглощающий ужас при виде пустой детской кроватки…

Женщина продолжает:

– Нам нужна была твоя кровь, потому что… доступ к альтернативам непрост. Ребенок – часть тебя, твое продолжение. Нам нужен был… мост.

– Как теперь для Матери? Теперь, когда вы заполучили малышку, она приведет сюда Мать?

– Мать уже здесь! – рычит женщина. – Все уже готово. Брешь создана и расширяется. Тебе этому не помешать! Она идет!

Мона оборачивается к миссис Бенджамин.

– Такое возможно?

– По-видимому, – серьезно отвечает миссис Бенджамин. – Не стану притворяться, что все поняла… но, похоже, так.

Женщина дышит часто и неглубоко.

– Я Ее увижу, – шепчет она. – Увижу Ее, и Она увидит меня, и мы снова будем счастливы… как будто прошлого… не было.

Мона всматривается в умирающую.

– Думаешь, ты так просто выскочишь и из этого тела?

Лицо умирающей застывает, только взгляд дергается, обращаясь к Моне.

– Если бы ты убивала только своих, мне было бы плевать, – говорит ей Мона. – До ваших семейных свар мне дела нет. Но ты втянула в это меня. Меня и… мою погибшую дочурку…

Женщина пытается что-то выговорить. Кажется, «желание Матери…»

– Плевать мне, чего хотела ваша Мать. Ты жалкая тварь. Все вы… такие жалкие твари.

И она переворачивает коробочку.

Бледный черепок выпадает из нее.

Женщина в голубом круглыми глазами следит за его полетом.

И когда череп касается ее груди…

Все трое сознают присутствие в комнате четвертого, появившегося незаметно для всех, – как будто этот четвертый, оборванец в грязном голубом полотняном костюме, в деревянной маске кролика, был здесь с самого начала, а теперь кто-то словно включил свет у него за спиной, высветив его силуэт.

Одна комната обращается в две. Прежде всего чуть заметно меняется освещение – приобретает желтоватый оттенок старого пергамента. И, если хорошенько присмотреться, Мона различила бы в тени старые выветренные стены и высокий сводчатый потолок…

Одними губами женщина выговаривает:

– Нет! Нет!

А потом все

темнеет

на той стороне.

Мона открывает глаза и видит.

Крохотную бело-голубую фигурку на черной равнине.

Жалкий отверженный бродяжка с шутовскими ужимками.

Он корчится, прикрывает руками голову и скулит.

Над ним жирная розовая луна.

Но темное щупальце поднимается, заслоняя ее лик…

Что-то встает над горизонтом.

Мона различает длинный тонкий череп – череп как иголка – и пару длинных ушей.

Оно огромно. Как небоскреб. Мили клочковатой темной шкуры.

И глаза… такие огромные, желтые, и такие человеческие, и такие гневные.

Бело-голубая фигурка машет руками. Слышен тоненький крик:

– Нет! Нет! Мама, мама, пожалуйста!..

Безмерно огромное существо склоняет голову. Вращает желтыми глазами.

Из темноты протягиваются руки – тонкие, когтистые.

– Мама, – скулит маленькая фигурка.

Руки сжимаются в кулаки, дрожащие от ярости.

Огромная фигура делает рывок.

Брызги крови, визг. Темная лужа на камнях.

Кто-то скулит в темноте.

и…

Воздух вздрагивает от резкого вздоха. Они снова в комнатушке лаборатории.