Читать книгу "Петербургские женщины XIX века - Елена Первушина"

В 1870-х годах в программе женских и мужских гимназий одинаковое время уделялось изучению Закона Божьего (соответственно 14 и 12 часов в месяц), русского языка и словесности (23 и 24 часа), истории (по 12 часов), географии (10 часов). В изучении французского и немецкого языков гимназистки даже обгоняли гимназистов (26 и 19 часов для каждого языка). Однако в женских гимназиях не изучали мертвые языки: латынь и греческий. Довольно неожиданным может показаться то, что в женских гимназиях на математику отводилось 23 часа, в то время как в мужских ее не преподавали вообще. Но мальчики изучали математику (и в гораздо больших объемах) в реальных училищах (31 час) и в военных гимназиях (39). Сильно отставала женская гимназическая программа по естественной истории и по физике (10 против 37 часов). Впрочем, в гимназиях Ведомства учреждений императрицы Марии естественную историю и физику преподавали по 18 часов, а математику — 15 часов (это было одно из самых больших различий в программах женских гимназий, относящихся к различным ведомствам), вероятно, причина была, как уже говорилось, в значительно лучшем финансовом обеспечении гимназий Ведомства императрицы Марии, которое позволяло закупать учебные пособия и приборы для уроков.

Впоследствии гимназии стали готовить женщин-преподавательниц, способных работать не только в домашнем образовании или в народных училищах, но и в самих гимназиях. Для этого воспитанницы училищ первого разряда после семи лет обучения должны были прослушать в течение года особый курс педагогики и дидактики и пройти практику под руководством учителей в низших классах училища. После экзаменов они получали дипломы учительниц в женских училищах I и II разряда. В документах Министерства народного образования 1870 года значится: «В прогимназиях и в низших трех классах гимназий преподавание поручается преимущественно, где окажется возможным, лицам женского пола».

В 1914 году средние женские учебные заведения составляли 59,7 % всех средних школ России, а число учащихся в них — 63,5 % от общего числа учеников. То есть женское среднее образование по распространенности и охвату обогнало мужское. И если в 1865 году 62 % учениц гимназии являлись дочерями дворян, а дочери городских сословий — купцов и мещан составляли всего 28 %, то к 1898 году дворянок стало всего 45 %, а доля городских сословий увеличилась до 43 %. Это показывает, насколько велик был спрос на среднее образование, прежде всего в среде небогатых и незнатных горожанок.

* * *

Своими воспоминаниями о гимназической жизни делится Вера Сергеевна Новицкая, окончившая Литейную женскую гимназию на улице Бассейной (ныне — ул. Некрасова, 15а) в 1890 году и позже ставшая начальницей частной гимназии в городе Лиде.

«Ну, теперь я, кажется, всякий уголок и закоулочек y нас в гимназии знаю, все облетела и высмотрела.

В самом низу один только первый, выпускной класс, квартира начальницы, докторская, дамская и еще какая-то большая-большая комната с желтыми шкафами и столами, a на них все хитрые машины стоят; написано „физический кабинет“, но кто его знает, что там делают. В среднем этаже второй, третий и четвертый классы, a на самом верху остальные. Во всех трех этажах есть коридор и зала, и оба верхних, как две капли воды, друг на друга похожи, только в средней зале есть образ „Благословения детей“, потому что там всякое утро общая молитва бывает.

Нам, малышам, бегать вниз только до начала уроков позволяют, a потом ни-ни.

Класс у нас большой, светлый, веселенький. Уроков каждый день пять полагается, только в субботу четыре…

~~~

Дамская комната в самом конце нижнего коридора, дальше первого класса. Вот, прохожу я мимо него и вижу — что за штука? Уж больно там что-то хитрое происходит.

Остановилась, конечно, y стеклянной двери, смотрю. На полу разостланы четыре простыни, на каждой из них лежит по ученице, a четыре другие берут их за руки и со всех сил то к себе потянут, то от себя отпихнут, да еще и ноги для чего-то в коленях сгибают. Что за ерунда? Я сперва думала, они себе так, одни дурачатся, Потом вижу — нет: и классная дама, и докторша, что y них гигиену или геометрию, не знаю, что-то преподает, обе глядят на это, не злятся, но и не смеются. Я и про тетрадки забыла, стою, вытаращив глаза, и смотрю на это беснование.

Может, я и долго так бы простояла, да одна моя знакомая девочка, Попова, в это время из класса напиться вышла.

— Ты тут что делаешь? — спрашивает.

— Нет, — говорю, — вы-то вот там что вытворяете?

— А это, — отвечает, — искусственное дыхание.

Ногами-то, да руками? Да кто ж это когда так дышал? И зачем это им? Разве они не могут дышать, как все? — A она, знай, только заливается, хохочет. Насилу толку от нее добилась, да и то не так, чтобы уж очень хорошо поняла. Оказывается, что если кому-нибудь иногда дурно сделается, или, например, утопленника вытащат, так ему таким образом дышать помогают. Вот ученицам и показывают, может, когда наука эта пригодится.

Но я все-таки не понимаю, отчего, если человека заставить дрыгать ногами и размахивать руками, ему от этого легче дышать станет? По-моему, наоборот, устанешь только и запыхаешься. Надо будет попробовать…

A что, ведь не особенно y нас в гимназии скучно…

~~~

Да, чуть-чуть не забыла. История-то y нас на днях какая приключилась, опять раскрасавица наша Зубова отличилась. Мало того что с книжки списывает да девятки за поведение получает, она уже теперь сама дневник себе подписывать стала.

Евгения Васильевна несколько дней все требовала, чтобы она ей показала подпись за прошлую неделю; та все: „забыла да забыла“. Наконец Женюрка объявила, что если она еще раз забудет, то ее родителям не забудут по городской почте письмо послать. Струсила та. Приходит, говорит — подписано.

„Слава Богу, давно пора, — отвечает Евгения Васильевна: — Покажите!“

Ta подает. Евгения Васильевна открывает, смотрит:

— Это кто же, мама подписывала?

Зубова красная как рак.

— Да, мама.

— Странно, будто не ее почерк.

— Нет, Евгения Васильевна, это мама, честное слово, мама, ей-богу, мама, a только она очень торопилась.

— Неправда, Зубова, это не мама подписывала, — говорит Евгения Васильевна; она тоже красная, значит, сердится, и в голосе y нее звенит что-то.

Зубова молчит.

— Я спрашиваю, кто подписывал ваш дневник? Это не мама.

— Извините, Евгения Васильевна, я ошиблась, я забыла, это правда не мама, она больна, это тетя.

Тут Евгения Васильевна как крикнет на нее: „Не лгите, Зубова! Стыдитесь! Сейчас вы божились, что мама, теперь говорите — тетя. Так я вам скажу, кто подписывал, — вы сами!“

Зубова воет чуть не на весь класс, a все свое повторяет:

— Нет… Ей-богу … Нет… Ей-богу…

— Молчать!

Как крикнет на нее Евгения Васильевна, я даже не думала, что она и кричать-то так умеет.