Читать книгу "1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров"

Такую позицию наркома обороны СССР можно рассматривать и оценивать по-разному. Я склонен видеть в ней определенное стремление хоть как-то оградить личный состав Красной армии от бушевавшего в 1937–1938 гг. произвола внеармейских судебных органов. Такая позиция маршала Тимошенко тем более понятна, что и в 1939–1940 гг. военнослужащие нередко подвергались неправосудным судебным приговорам. А наркомату юстиции все казалось мало, все мнилось, что вдруг осудят недостаточно строго. «Чтоб зло пресечь», появляется секретный приказ НКЮ СССР № 0253 от 26 ноября 1940 г.: «Коллегия НКЮ СССР, заслушав доклад НКЮ РСФСР (т. Горшенин) и председателя Верховного суда РСФСР (т. Рубичев) о судебной практике по делам о контрреволюционных преступлениях за 1940 год, отметила в работе областных, краевых судов, верховных судов автономных республик, наряду с некоторым улучшением, ряд крупных недостатков и извращений. Как один из самых существенных недостатков коллегия НКЮ отметила, что, вопреки неоднократным указаниям НКЮ СССР о беспощадной борьбе с контрреволюционными преступлениями, ряд областных судов продолжает осуждать виновных в контрреволюционной деятельности к явно либеральным мерам наказания»202. Приказ наркома юстиции был обязателен и для военных судов. Значит, они должны были еще более «завинчивать гайки». А между тем некоторые военные трибуналы и до этого приказа свирепствовали без всякой передышки.

Уже после того как, казалось бы, ужас повального террора 1937–1938 гг. стал постепенно спадать, рассеиваться, уходить в прошлое, военный трибунал Черноморского флота в составе председательствующего бригвоенюриста Лебедева и народных заседателей старшего политрука Артюхова, старшего лейтенанта Бондаренко 15 марта 1939 г. рассматривает дело бывшего начальника 3-го отдела штаба ЧФ майора К.В. Протопопова. При полном отсутствии каких-либо объективных доказательств вины майора он приговаривается к расстрелу. В 1939 г. уже можно было («разрешили») подавать кассационную жалобу. 17 марта 1939 г. Протопопов с такой жалобой обращается в Военную коллегию Верховного суда СССР. Он пишет: «…я не признаю себя виновным в шпионаже и опровергаю свои показания, данные на предварительном следствии, о чем мною было заявлено в судебном заседании». Он просит Военную коллегию «приговор Военного Трибунала отменить, заменив мне расстрел лишением свободы»203. 23 апреля 1939 г. заседание Военной коллегии Верховного суда СССР (в составе: диввоенюристы Орлов и Романычев и военюрист 1-го ранга Климин) принимает решение по делу Протопопова: «Приговор оставить в силе, а касжалобу без удовлетворения»204. Несчастный майор обращается к последней надежде – в Президиум Верховного Совета СССР. В деле сохранилась выписка из протокола заседания Президиума Верховного Совета СССР № 5/10 ее от 1 июня 1939 года: «Постановили: Оставить в силе приговор о применении высшей меры наказания к Протопопову К.B.»205. Приговор этот был отменен только посмертно 13 февраля 1958 г. «за отсутствием в действиях Протопопова состава преступлений»206.

Сотрудники же особых отделов продолжали неусыпно бдеть, чтобы трибунальцы судили и помалкивали. А главная их забота – чтобы не было ни малейших проявлений «гнилого либерализма». И как только где-то кого-то оправдали, особисты сразу бьют тревогу.

13 августа 1939 г. капитан госбезопасности Бородулин информировал Политуправление РККА о том, что член военного трибунала Киевского особого военного округа военюрист 1-го ранга С.А. Кондратьев в конце мая этого года, возвратившись домой по окончании судебного заседания, рассказывал своей домработнице Гайдар, что он сегодня присудил к расстрелу 20 обвиняемых, которых завтра расстреляют, и далее добавляет: «Председательствуя в судебных заседаниях, Кондратьев слушает дела невнимательно и часто во время процесса засыпает. В данное время Кондратьев находится на излечении в психиатрической больнице города Киева»207. В тот же августовский день из Особого отдела ГУГБ НКВД СССР поступает форменный донос на председателя 60-го Ревтрибунала Ленинградского военного округа бригвоенюриста Барышевского. Главное, что ему инкриминируется, это то, что он якобы «запугивает свидетелей». В чем же это проявляется? А вот в чем – «с 19 мая по 23 мая 1939 г. Барышевским было рассмотрено в суде Военного трибунала ЛВО 15 дел по особо опасным преступлениям, из которых по шести делам семь человек оправданы по мотивам, что обвиняемые от данных ими показаний на предварительном следствии отказались, или же свидетели не повторили своих показаний»208. А судить «надлежало» всех. И появляется резолюция: «Т. Лепехину. Срочно доложить о Барышевском. Кузнецов»[57]209.

По-прежнему беспощадно действовала Военная коллегия Верховного суда СССР не только в качестве кассационной инстанции, но прежде всего как суд первой инстанции.

Продолжались и групповые дела. 14 февраля и 26 марта 1940 г. Военная коллегия судила десять сотрудников Центрального архива Красной армии. Все они были «признаны виновными» как якобы участники антисоветской организации, проводившие подготовку к совершению терактов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства, занимавшиеся вредительской деятельностью в архиве и шпионажем. Двое архивистов получили по 10 лет ИТЛ, а восемь – комбриг В.Л. Афонский, бригинтендант Д.В. Саттеруп, полковники Т.Ф. Дедюкин, П.П. Каратыгин и И.А. Лисицын, полковой комиссар П.Л. Кур, интендант 1-го ранга В.В. Соловьев и майор И.Я. Судаков были приговорены к ВМН и на второй день после вынесения приговора расстреляны. Это было очередное, освященное высокопоставленными «юристами» из Военной коллегии, убийство безвинных. Приговор этот отменен, несправедливо осужденные сотрудники ЦАКА реабилитированы посмертно 30 мая 1956 г.210

И в 1939–1940 гг. расстрельный менталитет судей нередко проявлялся с прежней силой. Судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР 22 февраля 1939 г. рассматривало дело № 962187 по обвинению одного из первостроителей Красной армии, успешно командовавшего важнейшими фронтами в годы Гражданской войны, первого начальника Генерального штаба РККА, а затем первого заместителя наркома обороны СССР, одного из первых пяти маршалов Советского Союза А.И. Егорова. И вот что было накручено ему совместными усилиями следователей НКВД и членов Военной коллегии, участвовавших в судебном заседании. Военной коллегией маршал Егоров был признан виновным в том, что он с двурушнической целью вступил в РКП(б) в 1918 г., а в 1919 г. якобы установил преступные связи с руководителями антисоветской организации С.С. Каменевым и П.П. Лебедевым, а также с Л.Д. Троцким, по заданию которого пытался сорвать выполнение плана Сталина по разгрому Деникина, а в 1920 г. даже подготавливал террористический акт в отношении Сталина. Далее Егоров «был признан виновным» в том, что в 1928 г. якобы установил антисоветские связи с Рыковым и Бубновым и по их заданиям создал в РККА антисоветскую террористическую организацию правых. В последующие годы, как указано в приговоре, Егоров установил контакт по антисоветской работе с Тухачевским и Гамарником. В 1931 г., находясь на учебе в Германии, установил шпионские связи с германским генеральным штабом, а в 1934 г. по заданию Рыкова стал еще и шпионом польской разведки211. Современный читатель, ознакомившись с подобным вменением, не подкрепленным никакими объективными доказательствами, справедливо скажет: да это какой-то бред собачий. И будет прав. Но тогда, даже в феврале 1939 г., после того как страшные 37-й и 38-й годы вроде бы уже миновали, маршал Егоров был приговорен к ВМН и на завтра же в день 21-й годовщины РККА, для укрепления которой он так много сделал, расстрелян. Реабилитирован посмертно 14 марта 1956 г.