Читать книгу "Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых"

представителю Коминтерна, по-немецки деликатно попросил разрешения присесть напротив. Степанов метнул взгляд на охранников, но те демонстративно смотрели в противоположные стороны. Коминтерновец, почувствовав неладное, сжался в комок, открытый лоб покрылся испариной. Сергей же, представился корреспондентом одного берлинского издания, намеренно назвав визави «Иваном Петровичем», попросил о кратком интервью. Чекист толком не помнил, какие вопросы задавал, по видимости — уж слишком безобидные… Но болгарин, опуская плечи ниже и ниже, отвечал с нарастающим косноязычием. И вдруг, истерично встрепенувшись, зашептал на русском языке:

— Товарищ, прошу, не губите, пожалуйста… Давно знаю, что нахожусь под присмотром органов… Вижу — вы не из группы Орлова. Прошу о пощаде, не говорите там злых наветов моих недругов. Я честный коммунист и ни в чем не виноват, — и шмыгнул носом. — Посмотрите, пожалуйста…

И испуганный человек достал из внутреннего кармана фотокарточку. На который в рост изображены молодая женщина и две девочки, по возрасту — десяти и семи лет.

— Это жена и дочурки, близкие погибнут, если… — в глазах Ивана Петровича стояли слезы.

— Не бойтесь… — прошептал Воронов одними губами. — Все будет тип-топ — откланялся и быстро покинул ресторан.

В очередной шифровке в центр, Сергей еще раз подробно обосновал мотивы отсутствия смысла слежки за коминтерновцами. Сергей охарактеризовал Степанова, как человека, обладающего острым политическим чутьем и завидной работоспособностью, но не имеющего сильной воли и попавшего под влияние психологически крепких личностей, таких как Марти, Кодовилья, а теперь Пальмиро Тольятти.

* * *

Воронов не хотел отзыва на Родину, а наоборот настойчиво просил перевести в боевую часть, непритворно желал сражаться на стороне республики. Чекист доподлинно знал, что в Народной армии не хватает кадровых особистов, да и начальству в Москве так гораздо сподручней.

Как ни странно, руководство вняло просьбе старшего лейтенанта. И в конце ноября его назначали начальником особого отдела Пятого армейского корпуса Маневренной армии, временно расквартированного под городком Фортанете. По ряду обстоятельств, Сергею присвоили немалое в республиканской армии звание майора, comandante по-испански (шеврон с красной звездой и одной толстой желтой полоской). Командовал корпусом тридцатилетний подполковник Хуан Модесто (Хуан Гильото Леон), коммунист, парню в тридцать третьем году пришлось возглавить коммунистическую милицию Мадрида (МАОС). Модесто — без прикрас легендарный командир Народной армии, Хуан участвовал во всех главных военных операциях республиканцев. Рабочий лесопилки в городке Эль-Пуэрто — в конце войны (в тридцать девятом) стал генералом и командующим Центральной армией Республики. Естественно, Модесто обрадовался, что Пятый корпус станет опекать кадровый советский контрразведчик. Комкор даже «поставил на место» своевольных командиров дивизий, таких как Энрике Листер и Кампесино (Валентино Гонсалес), с недовольством воспринявших назначение в корпус человека со стороны.

Командование Народной армии готовило войсковую операцию на Арагонском фронте, где под Теруэлем (главным городом Восточного Арагона) образовался длинный выступ мятежников в сторону Валенсии, грозящий рассечь территорию, подконтрольную республике. В прилегающих районах происходила серьезная концентрация республиканских формирований. По логике, в предстоящих сражениях необходима полная сплоченность наличных сил, но министр обороны Прието счел неуместным участие интернациональных бригад, и те покинули линию фронта. Дивизии республиканцев пополнялись за счет мобилизации гражданского населения, само собой кишащие агентами фалангистов. Причем в действующие войска стали поступать даже уголовники, сидевшие прежде в тюрьмах, под обещание сражаться за республику. Естественно, особистам «через край» хватало работы с подобным пестрым сборищем.

Поздняя осень стояла холодная, уже начались заморозки. Возникли большие проблемы с теплым обмундированием бойцов. Появились первые обмороженные с окрестных перевалов. А в начале декабря выпал снег, на удивление редкий для этих мест.

Сергей даже толком не ознакомился с маленьким городком, тесно застроенным бело-рыжими домиками, выцветшими под лучами яркого солнца. Но нашел время зайти в местную ободранную временем и войной «Церковь Очищения», с изглоданными резными вратами. Годом раньше анархисты превратили «иглесию» в конюшню, теперь малочисленные горожане в меру сил пытались обустроить это обезображенное революцией святилище. Сергей присел на обшарпанную церковную скамью и оглядел гулкое церковное пространство. В особенности внимание привлек мраморный, щедро декорированный, золоченый алтарь — напротив входных врат. В центральной большей нише — удачно сохранилась скульптура Богоматери с младенцем (видимо успели вовремя спрятать от погромщиков), четыре остальные ниши округ нее пустые, без скульптур… И тогда у него пронеслась кощунственная для коммуниста мысль: «Господь и Матерь Божия не насовсем покинули Испанию…» — вот главное, чем запомнился Воронову крошечный Фортанете.

К воскресенью двенадцатого декабря уже переформированный корпус (ставший теперь двадцать вторым) скрытно передислоцировали вплотную к северным окрестностям Теруэля, вдоль автодороги Мудехар. Погода ожесточилась, — кругом снег, стояли десятиградусные морозы. Умножились случаи дезертирства с позиций, пришлось применить особо крутые меры, вплоть до расстрела беглецов. Ко вторнику воинские части республики были приведены в боевую готовность. Войсками руководил бывший военный министр генерал Хуан Эрнандес Сарабия, личный друг президента Асаньи. Сарабия планировал стотысячной армией плотно окружить Теруэль и сосредоточенными ударами с трёх сторон захватить город. У националистов было только десять тысяч, но противник успел создать крепкие укрепления, да и в уличных боях имел явное преимущество. Подвергать город бомбардировке и артобстрелу Сарабия отказался, хотя и танкам не развернуться на кривых тесных улочках…

Пятнадцатого декабря, воспользовавшись морозом и густым снегопадом, республиканцы перешли в наступление, продвигаясь по узким горным дорогам и снежным заносам, наседали на неприятеля. Фалангисты оказывали ожесточенное сопротивление, с обеих сторон случались даже штыковые атаки. Сергею пришлось контролировать стойкость дивизий, исключив даже намек на несогласованные маневры, не говоря уж о сдаче собственных позиций, провозглашен девиз — только вперед. Тогда еще не было заградотрядов, но политработники основательно потрудились, так что малодушным и в голову не пришло бы — удариться в бегство. В тылу трусов сразу бы арестовали и предали военному трибуналу, а людей тогда не жалели. Воронов тогда не спал четверо суток, мотался из полка в полк, а там из батальона в батальон, подгоняя командиров, решивших схитрить и отсидеться. Да, не он один такой — и коммунисты, и социалисты считали, что каждое промедление чревато провалом. Франко спешно подтягивал свежие части к Арагонскому фронту, пока республиканцы прорывали оборону неприятеля и закреплялись на отвоеванных рубежах. Наконец, в пятницу Сарабия решил использовать авиацию, — и фалангисты, отвечая беспорядочными контратаками, стали отходить в расходящихся направлениях: в Верхний Арагон и Кастилию. К вечеру Теруэль окончательно окружили, защитники города во главе с полковником Реем д» Аркуром оказались в мешке.

Погода продолжала неистовствовать, мороз крепчал, начались сильные метели. Бойцам Народной армии приходилось туго, дошло до того, что ополченцы поверх многочисленных одежек затягивались в одеяла, с прорезью посередине — «манта». Сергей, к тому времени