Читать книгу "Александр Яковлев. Чужой среди своих. Партийная жизнь «архитектора перестройки» - Владимир Николаевич Снегирев"

1985 года и тем самым тормозящая общественный прогресс в стране.

Речь, в сущности, идет о том, что партийное руководство, вопреки своим же декларациям, освобождается от демократического крыла в партии, ведет подготовку к социальному реваншу, к партийному и государственному перевороту.

В этих условиях считаю, что служить делу демократических преобразований в рамках КПСС уже невозможно и аморально, а потому заявляю о выходе из ее рядов.

Так повелевает мне моя совесть.

А. Яковлев, 16 августа 1991 года.

По стилистике это уже, согласитесь, было похоже на то, что затем, в 90-е годы и сейчас, станут называть самопиаром.

Во-первых, он в третий раз (!!!) за последние два месяца заявляет о своем выходе из КПСС. Заявляет и все никак не выйдет.

Во-вторых, зачем говорить об оскорблении «личного достоинства», если ты сам (по своим же собственным словам) давно порвал с этой партией, похоронил ее для себя, связал свое будущее с оппозиционной политической структурой.

В-третьих, никто не попирал «элементарные права члена партии», потому что, согласно уставу этой организации, ЦКК вполне могла обратиться в первичную партийную организацию, в которой состоял Александр Николаевич, с предложением лишить его партбилета. Что комиссия и сделала.

Еще вопрос: с кем или с чем он все-таки собирался связать свою судьбу — с партией социальной справедливости или с ДДР?

Кажется, Александр Николаевич в те дни испытывал сложную гамму чувств: смятение, растерянность, возможно, даже страх. Да и как было не бояться, если Горбачев явно отвернулся от него, а реакция наступала и подметных писем с угрозами становилось все больше. Этот похоронный венок, подброшенный к дверям его квартиры в особо охраняемом (!) доме. Эта уже открытая слежка со стороны оперативников КГБ…

Заявление А. Н. Яковлева в партийный комитет при ЦК КПСС о выходе из партии. 16 августа 1991. [ГА РФ. Ф. 10063. Оп. 1. Д. 56]

Чуть раньше он навещает Кисловодск. Там местные чекисты предоставляют Яковлеву для передвижений автомобиль «Чайка». И надо же такому случиться: в какой-то момент на фаре этого «членовоза» обнаруживается трещина. Вроде бы пустяк, начальник охраны Смирнов просит местных коллег заменить фару, и дело с концом. Однако через час ему звонят из Москвы: «У вас ЧП, а вы не докладываете!» Прямо форменный разнос устраивают Александру Ефимовичу. Он понимает, что в столицу «настучали» местные оперативники. Приглашает их главного вечером посидеть «неформально», поговорить. Захмелевший работник КГБ признается: «Нам наказали следить за всем, что происходит вокруг Яковлева».

Это уже было серьезно. Одного из высших руководителей государства разрабатывали, как предателя и шпиона.

И еще на одно важное обстоятельство надо обратить внимание в связи с его заявлением. Он недвусмысленно предупреждает всех: грядет государственный переворот, антиперестроечные силы готовятся взять реванш. Но ведь каждый его шаг отслеживается, каждый разговор в распечатке попадает на стол Крючкову.

До путча оставалось три дня.

Что же касается выхода из партии, то формально эту процедуру Александр Николаевич так и не оформил. Не успел. Да и все мы не успели — и те, кто хотел выйти из КПСС, и те, кто хотел остаться. Потому что через неделю партия существовать перестала. Сама вышла из нашей жизни.

Немного забегая вперед, расскажу, со слов работника ЦК В. Рябова, как Яковлеву удалось заполучить свою учетную карточку члена КПСС, которая хранилась в парткоме.

Сразу после провала путча все здания ЦК были заняты победившими «демократами», деятельность партии запрещена, доступ вчерашних сотрудников аппарата к своим кабинетам (чтобы забрать личные вещи) контролировался победителями.

24 августа Рябов припарковал свою личную машину на улице Степана Разина (ныне Варварка), затем направился к шестому подъезду, где находился его отдел.

Собралось много работников ЦК, а вход закрыт. Заметил А. Музыкантского[351], который командовал группой людей. Вели себя грубо, как комиссары в «Собачьем сердце» Булгакова. Наконец запустили в помещение работников отделов, чтобы забрать личные вещи.

Собрал свои вещи, уложил в кейс кое-какие бумаги; многие книги, подаренные мне за шесть лет работы в ЦК, остались в кабинете.

Раздался звонок по АТС-1 (связь для высших руководителей). Звонил А. Н. Яковлев из Кремля и просил забрать его учетную карточку члена КПСС. Я позвонил в партком, и мне принесли мою и его карточки.

На выходе стояли люди с автоматами. Многих обыскивали. За калиткой собралась злобная толпа, раздавались угрожающие выкрики.

У меня открыли кейс, осмотрели все бумаги и забрали учетные карточки.

Я вошел в здание Управления делами, оттуда позвонил Яковлеву и сообщил, что у меня забрали документы на проходной. Он попросил вернуться туда минут через 15, что я и сделал. Карточки вернули, но не извинились.

На другой день я приехал в Кремль. Шел уже теперь через Спасские ворота не по удостоверению ЦК, а по паспорту и пропуску, полученному в бюро пропусков.

В то время кабинет Яковлева располагался вблизи кабинета Горбачева. […] Он вышел из кабинета, поздоровались. Я отдал ему учетную карточку. Обменялись двумя-тремя фразами и попрощались[352].

Кстати, из парткома Рябову вместе с учетной карточкой члена КПСС А. Н. Яковлева передали и его заявление о выходе из партии.

Что же в «сухом остатке» этой затянувшейся истории, связанной с выходом (или исключением?) Яковлева из КПСС? По всему получается, что все решилось само собой. Поскольку после путча партия перестала существовать, то дальнейшие действия или заявления на эту тему уже не имели никакого смысла.

Итак, мы вплотную приблизились к роковому рубежу — 19 августа 1991 года. К тем трем дням, после которых история СССР и России пошла по иному пути.

Яковлев, как видно из его выступлений, заявлений и интервью, многократно предупреждал о том, что зреет государственный переворот. Точно об этом он знать не мог — все готовилось в глубокой тайне, будущие путчисты собирались на секретных объектах КГБ, в свои планы посвящали очень ограниченный круг людей. Но шила в мешке не утаишь.

Даже по изменившемуся отношению к себе со стороны тех лиц, которые еще вчера подобострастно подходили к нему, чуть ли не кланялись в ноги, а теперь смотрели на Яковлева снисходительно, руки не подавали, даже по этому было ясно, что готовится нечто тревожное, угрожающее лично ему и тому делу, которому он посвятил последние годы жизни.

Не надо было работать разведчиком, чтобы в середине лета заметить явную активизацию этих лиц, их закрытые совещания, частые отлучки. Были и другие признаки надвигающихся тревожных