Читать книгу "Черепаший вальс - Катрин Панколь"

— Ты думаешь, я вру тебе, да?

— Да, — сказала Зоэ, все так же глядя вниз.

— Тогда я тебе скажу, как все произошло на самом деле, хорошо?

— Я не люблю, когда ты врешь мне…

— Понимаю, но ведь нельзя все говорить дочери. Я все же тебе мать, а не подруга…

Зоэ пожала плечами.

— Нет, это очень важно, — кипятилась Жозефина. — И кстати, ты сама же не рассказываешь мне обо всем, что вы делаете с Гаэтаном. И я не спрашиваю. Я тебе доверяю.

— Ну ладно… — сказала Зоэ, явно занервничав.

— Я и правда видела Филиппа в Лондоне. Мы вместе поужинали, долго говорили и…

— И это все? — спросила Зоэ, хитро улыбнувшись.

— Не твое дело, — пробурчала Жозефина.

— Потому что если вы хотите пожениться, я лично ничего против не имею! Давно хотела тебе это сказать. Я подумала и, кажется, поняла.

Она вдруг посерьезнела и добавила:

— Из-за Гаэтана я теперь столько всего понимаю…

Жозефина улыбнулась и решилась:

— Значит, ты понимаешь, что ситуация сложная, что Филипп все еще женат на Ирис и об этом нельзя вот так взять и забыть… — Она прищелкнула пальцами.

— Но Ирис-то забывает… — возразила Зоэ.

— Да, но это ее дело. Короче, возвращаясь к твоим каникулам, будет лучше, если ты обговоришь все вопросы с Александром, а я беру на себя материальные проблемы. Оплачу тебе занятия верховой ездой на пони и посажу в поезд на Лондон…

— И не поговоришь с Филиппом. Вы поссорились?

— Нет. Но я предпочитаю с ним сейчас не разговаривать. Сделай все сама, вот тебе отличный повод доказать, что ты уже не ребенок.

— Договорились, — ответила Зоэ.

Жозефина протянула ей руку, чтобы скрепить договор. Зоэ замешкалась.

— Ты не хочешь пожать мне руку? — удивилась Жозефина.

— Да не в этом дело, — смущенно ответила Зоэ.

— Зоэ! Что с тобой? Скажи. Ты все можешь мне сказать…

Зоэ отвернулась. Жозефина вообразила самое худшее: там порезы, она пыталась вскрыть себе вены, хотела свести счеты с жизнью из-за того, что отец погиб в пасти крокодила.

— Зоэ! Покажи руки!

— Не хочу. Не твое дело.

Жозефина вырвала ее руки из карманов джинсов. Оглядела и облегченно расхохоталась. Под большим пальцем на левой руке Гаэтан написал черной шариковой ручкой большими буквами: ГАЭТАН ЛЮБИТ ЗОЭ И НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕТ.

— Как мило! Почему ты это скрываешь?

— Это никого не касается…

— Наоборот, надо показывать… скоро сотрется.

— Нет. Я решила больше не мыться в тех местах, где он написал.

— А он еще где-то написал?

— Ну конечно…

Она показала запястье левой руки, правую щиколотку и живот.

— Какие вы оба лапочки! — засмеялась Жозефина.

— Мам, хватит, это суперсерьезно! Когда я говорю о нем, у меня сердце поет.

— Я знаю, дорогая. Нет ничего лучше любви, ты как будто танцуешь вальс…

Она пожалела, что произнесла эти слова. Тут же вспомнился Филипп, который обнял ее в комнате отеля, закружил, раз-два-три, раз-два-три, вы божественно танцуете, мадемуазель, а вы живете с родителями? Уложил на кровать, навалился на нее, медленно поцеловал в шею, поднялся к губам, целовал их долго, неспешно… Вы божественно целуетесь, мадемуазель… Душа отозвалась раздирающей болью. Захотелось погрузиться в него целиком, утонуть в нем, умереть в нем, вынырнуть, наполнившись им, чувствуя его запах на своем теле, чувствуя, как он входит в нее, он здесь, он здесь, я могу коснуться его пальцами… Она сдержала стон и наклонилась к Дю Геклену, чтобы Зоэ не заметила ее слез.

Ирис услышала телефон и не узнала звонок Эрве. Открыла один глаз, взглянула на часы. Десять утра. Она приняла две таблетки стилнокса перед сном. Во рту было мерзко, словно она наелась гипса. Ирис подошла к телефону — какой-то мужчина, голос властный и сильный.

— Ирис? Это Ирис Дюпен? — пролаял голос.

— Мда-а, — промычала она, отодвигая от уха трубку.

— Это я, Рауль!

Жаба! Жаба в десять утра! Она смутно припомнила, что он приглашал ее поужинать на прошлой неделе и что она сказала… А что она, кстати, сказала? Дело было вечером, она немного выпила и разговор помнила смутно.

— Я насчет нашего ужина в «Ритце». Вы не забыли?

Значит, она сказала «да»!

— Н-нет… — неуверенно произнесла она.

— Значит, в пятницу, в восемь тридцать. Я заказал столик на мое имя.

А что за имя-то? Филипп всегда называл его Жабой, но должна же у него быть какая-то фамилия?

— Вы одобряете мой выбор, или вы бы предпочли какое-нибудь более… ну как сказать… укромное местечко?

— Нет, нет, очень хорошо.

— Я подумал, для первой встречи идеально подходит. Еда превосходная, безупречный сервис и обстановка очень приятная.

Похоже, он зачитывает ей вслух путеводитель «Мишлен»! Ирис откинулась на подушку. Как она могла до такого дойти? Надо кончать с таблетками. Надо прекращать пить. По вечерам больно тоскливо. Время запоздалых сожалений и тяжелой душной тоски. Не осталось ни капельки надежды. Единственным способом победить страх, заглушить тоненький внутренний голосок, который вдалбливал в ее сознание жестокую реальность: «Ты стареешь, ты одинока, а время летит!» — оказывался бокал вина. Или два. Или три. Она смотрела на пустые бутылки, стоящие потешным строем возле мусорного ведра на кухне, пересчитывала, приходила в ужас. Завтра брошу. С завтрашнего дня пью только чистую воду. Ну, или один бокальчик на ночь. Просто для храбрости, только один!

— Я уже мечтаю об этом ужине. В конце недели можно расслабиться, назавтра не надо вставать ни свет ни заря, так что можем спокойно поговорить.

Но о чем мне с ним разговаривать, ужаснулась Ирис, зачем я согласилась?

— Ты расскажешь мне про свои беды и невзгоды, а я, обещаю, помогу.

Она выпрямилась, оскорбленная: с какой стати он ей «тыкает»?

— Красивая женщина не создана для одиночества. Вот увидишь… Я, может, некстати?

— Я вообще-то спала, — проворчала Ирис сонным голосом.

— Ну, спи, моя красавица. И до пятницы!

Ирис отключилась. Ей было тошно до невозможности. Боже мой, подумала она, неужели я пала так низко, что Жаба думает заполучить меня?

Она укрылась с головой. Жаба пригласил ее на ужин. Это какой-то апофеоз одиночества и нищеты. На глаза навернулись слезы, и она принялась громко всхлипывать. Хотелось плакать и плакать без конца, выплакаться до дна и раствориться в океане соленой воды. Моя жизнь всегда была слишком легкой. Ничему меня не научила, а теперь отыгрывается и унижает меня. И тут я одной ногой шагнула в ад. Ах! Если бы я когда-нибудь познала горе, насколько больше бы ценила свое счастье!