Читать книгу "За морем - Беатрис Уильямс"

— Oui, конечно, мисс. Вы же со мной пойдете, да?

Часы как раз начали отбивать одиннадцать, и я поднялась со скамьи, вручив мальчишке свой скромный чемоданчик. С собой у меня была лишь пара пижам, смена белья да красивое новенькое платье, которое я купила для моего последнего вечера с Джулианом, приобретя заодно кое-какие туалетные принадлежности за неимением моей любимой «Ньютроджины». Не так-то густо, чтобы начать новую жизнь.

Мальчонка ухватил меня ладошкой за руку и повел вперед, в сторону лайнера, стоявшего в паре сотен ярдов впереди. В это время только что прибывший военный транспортник высаживал на берег пассажиров, и они нестройной толпой брели по пирсу, распевая что-то веселое и разухабистое, — бесконечный поток цвета хаки, увешанный вещмешками и касками, ощетинившийся винтовками… Я вся настолько сфокусировалась на Джулиане, на том, как бы его уберечь, что совсем не успела проникнуться мыслью, что шел 1916 год, и я невольно оказалась настоящим свидетелем того, как разворачивалась история той войны.

Эти люди, эти медсестры, эти недавние мирные горожане — все были вовлечены в войну. «Может, мне все же стоит остаться?» — внезапно мелькнуло в голове. Я могла бы записаться в Красный Крест или еще в какую-нибудь добровольную организацию. Могла бы водить санитарную машину, как Хемингуэй, или пойти в сестры милосердия. Могла бы где-то пригодиться.

Я остановилась в пятидесяти ярдах от трапа во второй класс, где уже начала собираться толпа, желавшая поскорей попасть на борт. В основном здесь были женщины, некоторые с детьми. Один прелестный малыш с золотисто-соломенными кудряшками весело резвился, пытаясь убежать от матери, — именно таким я всегда и представляла Джулиана в детстве. Были несколько мужчин в гражданском — на фоне столь милитаризованного пейзажа их невзрачные костюмы выглядели несколько экзотично. Те немногие мужчины без военной формы, что мне встретились за минувшие две недели, явно были просто негодны к воинской службе. Так что эти, решила я, наверняка американцы, возвращающиеся в Нью-Йорк. Ведь Соединенные Штаты вступят в войну только в следующем году.

Мальчонка недоуменно повернулся ко мне:

— Почему стоим, мисс?

— Дай-ка я малость подумаю, — ответила я и сжала пальцами виски.

Может, мне все же лучше остаться? Может, я смогу принести куда больше пользы именно здесь и именно сейчас? Определенно, в войну пригодятся лишние руки. Я уже чуточку знаю французский, могу выучить и получше.

Мальчишка снова потянул меня за руку:

— Пошли, мисс. Уже садятся на корабль. Вы опоздаете, мисс.

— Нет, погоди… Attendez, s’il vous plaît.[67]

Я застыла на причале, глядя на движущуюся мимо меня толпу, на смеющихся и весело болтающих людей, осторожно поднимающихся по трапу всего в ста шагах от меня.

Так Америка или Франция? Нью-Йорк или Париж?

Мне никак было не решить. Я чувствовала себя как оглушенная тяжелым ударом.

Неожиданно заревел громкий протяжный корабельный гудок, показавшийся мне бесконечным. Мальчонка уставился на меня большими удивленными глазами. Потом у меня вдруг заложило в ушах, и я снова стремительно закружилась, проносясь сквозь леденящую пустоту… И дальше — ничто.

Прохладный воздух, влажный и солоноватый, щекотал мне ноздри. Со всех сторон меня окружало что-то огромное и теплое. Я попробовала открыть глаза, однако веки оставались такими тяжелыми и неподъемными, что я быстро оставила эти попытки.

— Я же велел тебе отправляться домой и ждать меня, — ласково промурлыкал мне в ухо знакомый голос.

— Я не смогла, — прошептала я в ответ холодными непослушными губами. — Я не могла сидеть и просто ждать тебя. А вдруг ты там нуждался во мне?

— Значит, ты отправилась меня спасать, — продолжал этот бесконечно ласковый голос, — и я едва не потерял тебя навеки.

Теплая субстанция подо мной качнулась, и где-то в стороне я услышала, как тот же голос уже более резким тоном произнес:

— Она приходит в себя. Слава богу! Машина готова?

Ему издалека что-то ответили, но слов я не разобрала.

— Нет, думаю, лучше в Париж, — раздался этот голос, такой глубокий и густой, у самого моего уха. — Кажется, ей уже намного лучше. Пусть «Аллегра» свяжется с отелем, мы там будем через два часа. — Затем он снова склонился ко мне. — Ты уже можешь двигаться, милая? Машина ждет.

— Машина, — повторила я и вновь попыталась открыть глаза, поняв, что именно сейчас это крайне важно.

На сей раз мне это удалось, хотя и еле-еле, впрочем, достаточно, чтобы увидеть в царившей вокруг, почти полуночной темноте, что слабо освещенное с улицы светом фонаря лицо — это лицо Джулиана.

— Но ведь ты мертв, — хрипло сказала я.

— Нет, любимая, — ответил он, и тут же я почувствовала, как он таким знакомым движением отвел мне волосы назад. — Я жив. Я разыскивал тебя, пытаясь вернуть обратно, пока ты не отправилась дальше, сев на этот злополучный корабль.

— Что? — Ко мне начал понемногу возвращаться здравый рассудок, и я тут же поняла, что ничто другое на свете для меня ничего не значит. — Джулиан?

— Да, милая, это я.

— Но ведь ты мертв. Где я?

— В Гавре. Ты собиралась сесть на «Коламбию» и вернуться в Нью-Йорк. Мы наконец смогли тебя поймать, и далеко не с первой попытки. Насколько я понял, ты так и не взошла на трап «Коламбии»?

— Нет. Я все пыталась для себя решить… О боже… Джулиан! Ведь это невозможно. Ты, наверно, призрак… Погоди-ка, который из Джулианов?

Он легко рассмеялся:

— Дорогая, я ведь говорил тебе однажды, что мы — один и тот же человек.

— Да, но…

— Ну ладно, я — тот, что постарше. Тот, за кого ты вышла замуж.

— Но… Артур сказал мне…

— Тшш, милая. Я потом тебе все расскажу.

— Но ведь Джефф тебя убил…

— Ну что ты, нет, конечно. Ты уже можешь двигаться? Давай я отнесу тебя в машину?

— О боже! — снова прошептала я и залилась слезами.

Я смутно ощутила, как он обхватил меня руками и поднял, прижав к себе, почувствовала, как легкой уверенной поступью он несет меня сквозь тьму. Уткнувшись ему в грудь, я бессильно рыдала, совершенно не в силах себя контролировать и подавлять слезы, как недавно на перроне. Теперь все накопившееся безудержным потоком изливалось наружу, на его рубашку и скрываемую ею живую, настоящую плоть, — и вся моя скорбь этих дней, и страх, и дикая, невыносимая тоска.

Должно быть, мы добрались наконец до машины, потому что я почувствовала, как, легко качнув, он занес меня вовнутрь, по-прежнему не выпуская из рук. Захлопнулась дверца, потом я различила, как впереди закрылась другая дверь.