Читать книгу "Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский"

Однако по ракетам средней дальности оба с раздражением говорили, что прогресса нет. Причина в том, утверждал Рейган, что эксперты не смогли решить проблему их сокращения в Азии.

— Я не могу допустить создания ситуации, когда мы сократим эти ракеты до нуля в Европе и не произведём пропорционального сокращения советских ракет в Азии. Вопрос здесь в ракетах СС— 20. Они мобильны, легко могут перебрасываться с одного места в другое, их наличие оказывает влияние на наших азиатских союзников, не говоря уже о союзниках в Европе.

И предложил сократить эти ракеты СССР и США до потолков по 100 ракет в Европе, до 100 ракет для Советского Союза в Азии и зарезервировал право США развернуть 100 таких ракет на американской территории. Имелось в виду, что они будут размещены на Аляске.

Но Горбачёв отделывался общими рассуждениями о готовности приступить к переговорам по этим ракетам, от конкретики уходил и упор делал на другом:

— Сейчас сложилась уникальная ситуация для американской администрации, — говорил он с намёком. — Такого положения в том, что касается выдвижения Советским Союзом крупных компромиссных предложений, не было ещё год назад, не говоря уже о двух — трёх годах. Тогда у меня просто не было такой возможности. Не уверен, что она у меня останется через год или два — три... — И требовал: — Я всё жду, когда же Вы начнёте делать мне уступки!

Не дождался. Сам уступил. Согласился на ликвидацию всех советских и американских РСД в Европе, замораживание с последующими переговорами по ракетам дальностью менее 1000 км, а также на сохранение 100 боеголовок на советских РСД в азиатской части СССР и соответственного числа боеголовок на таких ракетах в США. Это была другая крупная уступка — она означала, что Советскому Союзу придётся сокращать ракет в несколько раз больше чем американцам.

А по ПРО всё было глухо. Горбачёв настойчиво побуждал Рейгана уступить. Подчёркивая принципиальную важность достигнутого согласия по СНВ и РСД, он говорил:

— Раз мы согласились заняться глубокими сокращениями ядерных вооружений, то мы должны создать такое положение, при котором не то что фактически, но и даже в мыслях не должно быть сомнений в том, что другая сторона захочет поколебать стратегическую стабильность, обойти договорённости... А отсюда — ключевая задача укрепления режима ПРО. Мы предлагаем взять обязательство не использовать в течении 10 лет имеющееся у сторон право выхода из Договора по ПРО ... и сделать запись о том, что лабораторные исследования в области СОИ не будут запрещаться.

Но Рейган твёрдо стоял на своёми предложил сконцентрироваться на трёх, как он выразился, критически важных вопросах:

Первый — как можно синхронизировать по времени создание СОИ с ликвидацией всех баллистических ракет.

Второй — каковы условия и временные рамки перехода к тому, чтобы стороны в обеспечении своей безопасности стали полагаться на стратегическую оборону.

Третий — какие договорённости могли бы привести к постепенному переходу от Договора по ПРО к новой системе, основанной на СОИ.

Однако Горбачёв обсуждать эти вопросы не хотел. Затянувшиеся переговоры приближались к рубежу, когда надо было определяться в отношении конечных результатов. Поэтому Горбачёв стал подводить черту:

— Мы с Вами говорили о возможности крупных сокращений ядерного оружия, но если не будет ясности о судьбе Договора по ПРО, то тогда вся концепция рушится и мы возвращаемся к прежней ситуации. На этом мы можем закончить встречу.

— Неужели мы должны будем разъехаться ни с чем? С тревогой спросил Рейган.

— Фактически да, — ответил Горбачёв.[198]

Наступило тягостное молчание. И тут Горбачёв напомнил, что ещё не обсуждались гуманитарные и региональные проблемы, а также вопросы двусторонних отношений. Но и здесь движение вперёд было незначительным. Минувшей ночью в рабочей группе был подготовлен текст возможной договоренности, в котором содержались лишь общие слова: «...придать дополнительный импульс обоюдным усилиям по достижению договоренности там, где в позициях двух сторон имеется общая основа». А далее шло простое перечисление этих областей: нераспространение ядерного оружия, создание центров по уменьшению ядерной опасности, укрепление безопасности ядерной энергетики, мирное использование космического пространства и т.д.

В тех же общих и не к чему не обязывающих словесах выражалась «готовность продолжать обмен мнениями по гуманитарным проблемам», высказывалась поддержка мирному политическому урегулированию региональных конфликтов. В общем, ничего серьёзного.

Время шло, было уже пол второго по полудни, а окончание встречи в Рейкьявике было назначено на 12 часов дня. Тогда Горбачёв делает последнюю попытку разрубить узел расхождений по главной проблеме — противоракетной обороне. Он предлагает сделать перерыв на 1— 2 часа — тем более, что время обеденное, — и дать возможность встретиться Шеварднадзе с Шульцем: может быть они что— нибудь придумают.

Рейган кивает головой в знак согласия.

ЗА КУЛИСАМИ

Прежде чем покинуть Хофди Хауз, Горбачёв позвал разоруженцев и дал такой наказ Шеварднадзе:

— Надо поискать выход из тупика. Постарайся.

Но тут же поднял голос Ахромеев:

— По ПРО нельзя отступать ни на шаг! Мы и так уже исчерпали все директивы.

Горбачёв промолчал и уехал на корабль.

А министры в окружении экспертов, так и не перекусив, уселись за стол переговоров. Начал Шульц и стал рассказывать о преимуществах американской позиции по стратегическим вооружениям. Но Шеварднадзе прервал его и весьма жёстко заявил:

— Перед нами только один вопрос: готов или нет президент США согласиться на 10 летний срок невыхода из Договора по ПРО при строгом соблюдении всех его положений. Если мы договоримся об этом, все остальные вопросы могут быть решены. Если нет, — не будет никаких соглашений!

А затем, уже совсем иным, доброжелательным тоном спросил, обращаясь к Максу Кампельману:

— Вы творческая личность, неужели Вы не можете придумать что— нибудь эдакое?

И тут же к Полю Нитце:

— Вы обладаете непревзойдённым опытом. Неужели ничего нового не приходит к Вам в голову?

В рядах американских экспертов наступило замешательство и они стали перешёптываться. Но голова сработала не у матёрых разоруженцев, а у самого молодого — полковника ВВС Роберта Линхарда, который совсем недавно стал главным экспертом по разоружению в Совете Национальной Безопасности при Белом доме. Он стал что— то быстро писать на листке бумаги, советуясь с Ричардом Перлом, который сидел рядом.

Советские эксперты с интересом наблюдали, как они передали эту бумагу Джону Поиндекстеру. Тот прочитал, кивнул головой и передал её Шульцу. Теперь госсекретарь, как бы позабыв, что перед ним советский министр, стал внимательно изучать это творение, а потом передал его Нитце и Кампельману. Те согласно кивнули головами и тогда Шульц, широко улыбаясь, заявил: