Читать книгу "Забытые дела Шерлока Холмса - Дональд Томас"

Если мне когда и приходилось наблюдать преисподнюю, то именно в том доме и той ночью. Элис Марш уже не понимала, о чем ее спрашивали. Эмме Шривелл, вероятно, на некоторое время стало легче от воздействия рвотного средства. Она несколько минут отвечала на мои вопросы, пока возобновившиеся судороги не лишили ее дара речи. По ее словам, вечером они с Элис Марш привели к себе домой мужчину, пили с ним пиво и ели рыбные консервы. Затем он предложил девушкам проглотить по длинной тонкой капсуле, уверяя, что снадобье усилит то порочное удовольствие, которое они намеревались испытать втроем. Затем он ушел. А вскоре начались первые приступы ужасной боли.

От Элис Марш не удалось ничего узнать об убийце. Эмма Шривелл сказала лишь, что у него были темные волосы и усы. Эверсфилд поначалу решил, что девушки отравились рыбными консервами. Хотелось бы в это поверить!

Увы, отставного военного врача подобная драма в мирной жизни просто выбила из колеи. Любого человека, попавшего в эту тесную комнату, ужаснули бы жестокие мучения и душераздирающие крики бедных девушек. Еще тяжелее пришлось мне. Если им в еду или питье подсыпали стрихнин, то они обречены. Возможно, стоило бы дать им морфия, но он лишь незначительно ослабит страдания и продлит жизнь всего на несколько часов. Как позже выяснилось, убийца опять смешал яд с морфием. Чистый стрихнин уже давно убил бы их. Пожелание быстрой смерти для этих несчастных могло бы показаться бесчеловечным кому угодно, но только не тому, кто видел их искаженные от боли лица и слышал пронзительные вопли, разносившиеся в ночи по всей улице. Как знать, не стоял ли тот дьявол, что задумал это преступление, где-нибудь в соседнем переулке, с безумной радостью внимая агонии своих жертв?

Я ничем не мог помочь жертвам. Разве что еще раз попросил Лестрейда, чтобы девушек все же доставили в больницу, где им сумеют облегчить последние мгновения жизни. С помощью обоих констеблей мне удалось усадить в пролетку сначала Элис Марш, а затем и Эмму Шривелл. Они сопротивлялись и бились у нас в руках, их нечленораздельные вопли били по ушам.

Мало что можно добавить к сказанному. Я поехал вместе с ними. Экипаж застучал колесами по мостовой Ватерлоо-роуд, затем свернул на Вестминстер-Бридж-роуд и остановился возле больницы. Еще на набережной Элис Марш громко вскрикнула и скорчилась в судорогах. Из груди ее вырвался долгий стон, а в следующее мгновение она откинулась на сиденье и перестала дышать. Эмму Шривелл занесли в больницу на носилках. Позже я узнал, что она промучилась до восьми утра, но не произнесла больше ни слова.

Должен признаться, что из множества преступлений, которые мы с Холмсом расследовали, ни одно не могло сравниться с этим ужасным и безжалостным двойным убийством. Оно потрясло меня до глубины души. Нам попадались преступники, убивавшие в порыве гнева или за плату, из ревности или жадности, но никто не делал этого, чтобы получить противоестественное и жестокое наслаждение.

Впоследствии Холмс признавался, что был скорее заинтригован личностью того, кто стоял за этими злодействами, нежели испытывал к нему отвращение. Мой друг ссылался на тиранов эпохи Возрождения или на Филиппа-отравителя, как прозвали регента при короле Франции Людовике XV. Извращенные удовольствия графа де Сада в Марселе в сравнении казались не более чем невинными опытами для пробуждения страсти. Другие приверженцы ancien régime[72]ради удовольствия убедили маркизу де Гасе в том, что она выпила смертельный яд, подмешанный в стакан. Несколько часов они наслаждались ее ужасом и отчаянием, пока та не догадалась, что ее обманули. На сей раз мы столкнулись с душегубом, которого Холмс лаконично охарактеризовал как «большого оригинала».

— Мне крайне досадно, Ватсон, что нормы морали нашего времени не позволяют мне написать монографию на тему «Отравление как искусство». Однако я полагаю, что следует черкнуть пару строк добрейшему профессору Крафт-Эбингу. Он должен узнать об этом редком типе психического отклонения. Душевнобольной преступник с помощью яда жаждет обрести полную власть над жертвой, возможность контролировать малейшие нюансы ее мыслей и чувств. Надо пополнить существенный пробел в безупречной во всех других отношениях систематизации психопатологических типов, составленной великим ученым.

Этот пугающий вывод мой друг сделал за завтраком, два дня спустя после смерти несчастных девушек. Я раскрыл свежий выпуск «Таймс», пытаясь найти в нем убежище от беседы на подобную тему, и просто сказал:

— Достаточно того, Холмс, что нам приходится разыскивать этого негодяя. Будет лучше, если этим мы и ограничимся.

Он вздохнул, словно мой ответ огорчил его:

— Временами мне кажется, Ватсон, что вы смотрите на это дело с искаженной точки зрения. А без правильной оценки нам никогда не узнать истины. Должен заметить, что отравителями были и великий доктор Уильям Палмер из Рагли, и несравненная Кэтрин Уилсон — последние минуты ее жизни я наблюдал собственными глазами в те времена, когда казнь еще была публичным зрелищем. Но им обоим далеко до нашего нынешнего противника.

Его слова показались мне совсем уже бессердечными. Я позволил себе напомнить, что всеми силами старался облегчить страдания умирающих девушек, в то время как Холмс обсуждал с Лестрейдом детали преступления. Назвать убившего их выродка художником — нет, это было просто невыносимо. Возможно, вышло к лучшему, что наш разговор прервали миссис Хадсон и появившийся вслед за ней Лестрейд. Прежде чем наша хозяйка успела произнести хотя бы слово, инспектор влетел в гостиную и протянул нам лист бумаги:

— Поскольку вы оба оказались свидетелями по делу об убийстве двух женщин, вам стоит взглянуть на это письмо, мистер Холмс. Его прислали мистеру Уайетту, коронеру Саутуорка, сегодня с утренней почтой. Очевидно, что текст от первой до последней строчки — дело рук отравителя или кого-то из сообщников. Пожалуй, в этот раз они зашли слишком далеко. Возможно, здесь найдется нечто такое, что позволит нам выйти на их след.

Я не смог понять, какое чувство охватило меня при виде этого исписанного знакомым почерком листка — надежда или, наоборот, отчаяние. Холмс прочитал его, удивленно приподнял брови и передал мне:

— Если здесь есть хоть слово правды, Ватсон, то, вероятно, один из ваших клиентов поможет нам добыть полезную информацию.

Дорогой сэр, спешу сообщить Вам: один из моих информаторов владеет вескими доказательствами того, что некий врач из больницы Святого Томаса виновен в смерти Элис Марш и Эммы Шривелл, отравленных стрихнином. Рекомендую Вам обратиться к детективу Джорджу Кларку, проживающему по адресу: Кокспур-стрит, 20. Вы получите желаемое, уплатив по моему счету за оказанные им услуги.

Искренне Ваш,

В. Х. Мюррей

Я обратил внимание, что подпись совпадала с той, что стояла на открытках для клиентов отеля «Метрополь».

— Скажите, Лестрейд, — задумчиво произнес Холмс, когда я вернул ему письмо, — мы ведь встречались с неким Джорджем Кларком, не так ли?