Читать книгу "Барбаросса - Валентин Пикуль"

…Обладай Паулюс подобной же интуицией, он уже тогда понял бы, что его навестили не просто сомневающиеся генералы, которых легко уговорить, нет, его навестили люди, думающие иначе, нежели думал он, и эта разница в мыслях скажется не сегодня, а когда он будет сидеть в подвале сталинградского универмага, а Шмидт станет щелкать перед ним своим чертиком…

Командиры дивизий переглянулись. Отто Корфес прекратил этот бесполезный разговор, поднимаясь, чтобы уйти, и вдруг он припомнил строчки Гейне, которые и произнес… для кого?

Но берегитесь – беда грозит.

Еще не лопнуло, но уже трещит.

– Это вы… м н е? – вскинулся Паулюс.

– Не персонально! Это я сказал для всех н а с…

* * *

На тыловую станцию Россошь прибыл эшелон с советскими офицерами из резерва, чтобы пополнить кадры полков и дивизий. Все выглядело мирно. Внезапно ворвались немецкие танки с мототехникой, пассажиры были перебиты в вагонах. Конечно, война слишком жестокая вещь. Но, согласитесь, все-таки страшно видеть целый состав пассажирских вагонов, в которых – сплошь мертвые.

– Пленных не было, – браво доложил Виттерсгейм. – Они, правда, отстреливались… по танкам… из пистолетов!

Паулюс почти любовно оглядел стройную фигуру Виттерсгейма, который с каждым днем нравился ему все больше, и он, кажется, уже тогда почуял, что именно ему, командиру 14?го танкового корпуса, предстоит решить если не главные, то, во всяком случае, исторические задачи у Сталинграда. Но, верный своим принципам – быть со всеми одинаково любезным, он ничем не выдал своего фавора к Виттерсгейму.

– Вызовите похоронную команду, – велел Паулюс квартирмейстеру. – Все-таки это не солдаты, а… офицеры. Надо освободить эшелон от трупов, ибо у нас как раз не хватает вагонов.

При этом он сам недоумевал: как мог этот состав залететь в тыл его армии, неужели русские совсем не понимают обстановки?

– Понимают, – ответил Кутченбах, – но у них есть такой Наркомат путей сообщения, который никогда не ладит с Генштабом.

Генерал Эрих Фельгиббель, давний приятель Паулюса, держал на русском фронте сразу шесть полков радиоперехвата и радиоразведки; дешифровкой ведали ученые Геттингенского университета, видные математики и лучшие немецкие шахматисты. Круглосуточно прослушивая эфир, пеленгаторы фиксировали все переговоры русских, даже ничтожные (иногда нашему радисту стоило лишь коснуться ключа, как он сразу был засечен). В один из дней Фельгиббель навестил Паулюса, поздравив его с победами.

Но сразу же заговорил о расчленении армий «Юг»:

– Этим мы показываем русским детскую «буку» на растопыренных пальцах… Испугаем ли мы их сейчас? Нет ли у тебя, дружище, предчувствия неотвратимой катастрофы?

– Оно было у меня в прошлом году, – ответил Паулюс.

Ответ друга был слишком уклончивым; неудовлетворенный им, Фельгиббель увлекал Паулюса в опасные дебри политики:

– Фриди, как ты относишься к словам Сталина, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское – остаются… Не кажется ли тебе, что Сталин выразил то, что может многое перевернуть в сознании немцев? На меня, признаюсь, эти слова произвели сильное впечатление.

Ответ Паулюса был для Фельгиббеля неожиданным:

– Мне думается, что этими словами Сталин признал свое поражение, давая понять Гитлеру, что если он отодвинет вермахт на старые границы, то Германия останется им нетронута.

– Странный ответ! – причмокнул Фельгиббель. – Но в чем-то, дружище, ты и прав, наверное. Неужели Сталин давал нашему фюреру аванс, как бы обещая, что он не собирается уничтожать диктатуру нашей партии, а задачи Московского Кремля – только в том, чтобы изгнать нас, немцев, с захваченных русских земель?..

Паулюс догадался, куда заманивает его приятель, но эти «дебри» политики всегда опасны, а потому он поспешно извинился, что никак не может уделить другу должного внимания:

– Я слишком занят. Прости и не обижайся… Голова разламывается от грохота телетайпов, глаза устали видеть постоянно прыгающую зеленую «лягушку»…

Все чаще он покидал раскаленный от солнца «фольксваген»; мучимый жаждой и жарищей, не раз просил раскинуть в степи палатку, в тени которой и разрешал оперативные вопросы. Его наблюдательный адъютант В. Адам писал: «Критически мыслящий генштабист, Паулюс не мог не заметить слабости и авантюризма гитлеровской стратегии. Его это тревожило, терзало… он надеялся исправить упущения и просчеты верховного командования… Только бы он не сдал физически – выглядел он больным».

– Шмидт, – спрашивал Паулюс, – не кажется ли вам, что наши удары предназначены для колебания атмосферы? Главная цель – окружение и уничтожение живых масс противника – остается недостижима. Русские увертываются от ударов, как опытные боксеры на ринге. Я объезжал поля битвы – где же убитые? Их ничтожно мало. Я пролетал над дорогами – где же колонны пленных? Их не видно. Я надеялся видеть горы брошенного оружия. Но всю технику, даже тяжелую, русские утаскивают за собою…

Шмидт поиграл зажигалкой:

– Все равно – мы наступаем. Мы наступаем, а не они! Я уже вижу себя в зимнем Бейруте – ожидающем, когда от Нила приползут танки вашего приятеля Роммеля…

Паулюса обескуражил доклад Вольфрама фон Рихтгофена:

– В моих самолетах разорвана монтажная система, некоторые приборы выведены из строя. Но это – не диверсия, а работа степных грызунов, которые по ночам шарят в кабинах пилотов, словно воришки в карманах у спящих пьяниц.

Одновременно стал жаловаться и Виттерсгейм:

– Мои танки застряли у станицы Боковской. Суслики и степные мыши шныряют внутри танков, как в погребах, пожирая изоляцию, выводят из строя электротехнику. Легче всего поставить часовых. Но не могу же я, черт побери, ставить у каждого танка по дюжине мышеловок.

Паулюс обмахнул пот с изможденного худого лица.

– Тоже… партизаны! – сказал он. – Кажется, сама русская природа ополчилась против нас. Даже грызуны делают все, чтобы мы околели здесь, как проклятые… Что ты здесь околачиваешься? – при всех накричал он на своего сына. – Марш на фронт! Твое место сейчас – впереди батальона…

Паулюс сознательно не держал сына при себе, дабы в армии не возникало излишних пересудов и нареканий. Он не мог знать, что потери Красной Армии в это лето были меньшими по сравнению с потерями вермахта (узнай Паулюс об этом, он был бы безмерно удивлен). Но он сам чувствовал, что его потери чересчур велики. Квартирмейстер 6-й армии фон Кутновски, пожимая плечами, известил Паулюса, что в его армии, когда-то полнокровной, сейчас едва насчитывается 170 тысяч человек, хотя в некоторых ротах осталось по 40—60 солдат:

– Остальные убиты или госпитализированы.

Это настолько потрясло Паулюса, что он срочно вызвал к себе главного врача армии, профессора и генерала: