Онлайн-Книжки » Книги » 📜 Историческая проза » Самое шкловское - Виктор Шкловский

Читать книгу "Самое шкловское - Виктор Шкловский"

228
0

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 134 135
Перейти на страницу:

То, что рассказывают про Мэри Хемингуэй, звучит очень правдоподобно. Давно подозревал, что с ней дело не чисто.

Также думаю, что слова «ich sterbe»[250] в действительности звучали иначе — «стерва».

В жизни обижают людей.

Литература пересуживает суд. Литература амнистирует.

Она представляет будущие нормы нравственности.

И этот процесс начинается очень рано.

С Гераклита?

Еще раньше.

С начала первых записей. Мастер строит дворец для сохранения денег.

Для себя он делает туда тайную нору.

Получается так, что этот человек попадается.

Его казнят и следят, кто придет плакать над трупом.

Жена едет к нему с кувшином молока.

Разливает молоко.

Плачет.

Ясно. Она плачет над мужем, но со стороны можно думать, что она плачет над молоком.

И хитрость, которая покрывает преступление, автор находится на ее стороне.

Даже наш Робинзон, он все время молится, ведь он убежал из дома, несмотря на отцовское запрещение.

Поэтому и говорю, литература амнистирует людей, которые совершили какое-то преступление.

Человек унижен при разделе наследства.

Он хочет убежать из Лондона.

Колокол звонит, раздается голос: ты будешь трижды лорд-мэром Лондона.

Героя спасает кот в сапогах.

Мы должны знать следы сохраненных в литературе сцеплений.

Сцеплений обстоятельств, которые приводят нас к Шекспиру, человеку, который не переделывал сюжеты, а разламывал их, чтобы исследовать поступок человека.

История мудрого принца Гамлета.

Суд совершается по будущим законам нравственности.

Вместе с принцем судят могильщики.

Могильщики, о которых так точно знал Маяковский, ибо он тоже знал об Океане.

И я увидел на блюде студня косые скулы океана.

Мать секла меня, потом устраивала выставку рубцов на устрашение остального потомства.

Помню волчонка, что сидел под столом, смотрел на отстраненные от него — шагающие уверенные башмаки.

А я еще и сейчас ревную ее к старшему брату, которому иначе говорили, с другими интонациями, иначе подавали еду.

Все его способности кончились с окончанием гимназии.

Толстой не мог уйти от самого себя.

Человечество тоже не может уйти от самого себя и в наше время, и тысячу лет тому назад, и четыре тысячи лет. Оно живет воспоминаниями, мифами, переживаниями, перебором звеньев жизни.

Толстой, вероятно, был счастлив, когда он умирал на станции железной дороги. Уйти было некуда. Весь мир его знал, и он не мог бежать, как цари убегали от царства. Толстой не мог вмешаться в толпу.

Смерть помогла ему. Сняла вину перед женой. Жена заглядывала к нему в окно. Он, вероятно, читал ее слова, видя знакомые губы, что-то говорящие. Ответа не было, и дороги нет.

‹…›

Медный меч, или заключительная глава о Дон Кихоте

‹…›

Я извиняюсь перед читателями, что у меня отдельные записи как бы противоречат друг другу.

Конечно, это не так, они перекрывают друг друга. Если бы нельзя было перекрывать, то люди не могли бы играть в карты.

И не было бы неприятностей у Пушкина, Лермонтова и оперы «Пиковая дама».

Карта, которая могла стать счастливой картой, она стала несчастливой. Только это намазали музыкой, получился бутерброд, который мы едим в театральных помещениях.


Вопрос о счастливом конце — одновременно это вопрос о счастливом поведении.

Люди, которые выплывают в мире, в море — выплывают от самоощущения человечества, которое стоит счастья.

Говоря о счастливых концах, я не договорил о счастливом конце Дон Кихота.

Счастливый конец, данный Сервантесом, состоит в том, что Дон Кихот как бы выпускается из сумасшедшего дома, то есть признается невиноватым.

И тут впервые упоминается, что это добрый человек, которого любят в деревне.

И говоря одновременно о построении, о структуре романа, скажем, что тогда понятно, почему его так любил Санчо Панса.

В моем сценарии «Дон Кихот» другой конец.

В Испании считается, что жена не должна присутствовать при погребении мужа, потому что она его любит больше остальных оплакивающих, она будет оплакивать мужа как единственного человека, а что делать другим людям? Пусть лучше жена сидит дома.

Конец сценария такой: похороны, двор Дон Кихота, много лошадей, один осел Санчо Панса, который относится к Росинанту как к равному.

Дульцинея Тобосская, которая не жена и не любовница, а мечта и совесть, входит в бедный дом.

На какой-то деревенской мебели стоит гроб.

Тень Рыцаря печального образа на стене.

Дульцинея Тобосская подходит, подсовывает руку под голову Дон Кихота, приподнимает ее и кладет книгу. Книгу «Дон Кихот».

Люди шепчут: «Алонсо Добрый».

Вот мой счастливый конец.

И это можно изменять, как все на свете можно изменять.

Иллюстрации

Виктор Шкловский. Рисунок И. Репина. 1914 г.


Гимназия. В. Шкловский в нижнем ряду второй справа. Петербург, 1910 г.


В мастерской скульптора Шервуда. В. Шкловский в центре. 1910-е гг.


1916 г.


Рисунок Ю. Анненкова. 1919 г.


Всеволод Иванов слева за столом, за ним Шкловский. Конец 1910-х гг.

1 ... 134 135
Перейти на страницу:

Внимание!

Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Самое шкловское - Виктор Шкловский», после закрытия браузера.

Комментарии и отзывы (0) к книге "Самое шкловское - Виктор Шкловский"