Читать книгу "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

И если знатности и злата

Невестка в дар не принесет,

Благими нравами богата,

Прекрасных внучат приведет.

Утешься и в объятьи нежном

Облобызай своих ты чад…»

Совет был неисполним. Для княгини разверзлось небо.

Часто повторяют: такую ли невестку хотела видеть Екатерина Романовна? Не задаваясь вопросом: а хотела ли видеть вообще? Нет сведений о том, чтобы Дашкова подыскивала Павлу партию, хотя в ее нынешнем, высоком положении, она могла рассчитывать на самые выгодные варианты. Заметим, даже слухи о возможной женитьбе пресекли бы разговоры о будущем фаворе сына. Но нет. Видимо, мать считала, что юноше еще рано думать о семье. В те времена мужчины женились сравнительно поздно, и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет – только выслужив достойный чин. Княгине могло казаться, что впереди еще много времени. К тому же она жила жизнью Павла, недаром написала, что сын решился на шаг «важный для нашего общего будущего».

Долгие годы в поступке молодого человека видят лишь слабоволие: не известил мать. А на происходящее смотрят сквозь призму богато выплеснутых в мемуарах эмоций княгини. Но ведь была и хозяйственная составляющая. Если вернуть в картину этот недостающий кусочек смальты, поступок Павла выглядит как хорошо рассчитанный.

Для того чтобы понять его шаг, следует отступить на несколько лет назад и обратить внимание на финансовые отношения княгини с сыном. К зиме 1783–1784 гг., когда Павел получил двухмесячный отпуск из армии и приехал в Петербург, относится сообщение в мемуарах: «Я ему передала актом, скрепленным ее величеством, состояние его отца, оставив себе небольшую часть его; таким образом, я сняла с себя ответственность управления им. Он получил больше, чем отец его оставил мне и обоим детям, и у него не было ни копейки долгу, так что… я недурно справилась с задачей опекунши и управительницы всех имений»{917}.

На самом деле в конце 1783 г. княгиня обратилась с письмом к обер-прокурору 6 департамента Сената князю Г.П. Гагарину, в котором просила оформить на ее имя право собственности – т. н. дачи – на земли, оставшиеся после смерти супруга М.И. Дашкова, поскольку ее сын служит в армии полковником и находится у матери в опеке. В мае следующего, 1784 г., Павел достиг бы совершеннолетия, которое по законам того времени наступало не в 18, как сейчас, а в 21 год. К нему должны были перейти владения отца. Вдова, согласно законодательству, имела право на 1/7 имущества покойного мужа. Дашкова заблаговременно обратилась в Сенат, сообщив, что принесла в приданое 13 тыс. рублей, погасила долги покойного супруга и заплатила за него проценты, кроме того, она купила новые деревни и обеспечила воспитание детей{918}.

Трудно было найти более подходящее время для подачи просьбы – императрица благоволила новой мадам директор, город полнился слухами о будущем фаворе Павла Михайловича. Сенат решил дело в пользу Дашковой.

В результате в мае 1784 г. Павел не вступил во владение наследством отца, дачи уже были оформлены на мать. Но взрослого сына следовало выделить, хотя бы юридически. Поэтому в феврале 1785 г. княгиня подала на имя императрицы просьбу о разделе. Екатерина II утвердила прошение. За княгиней остались три имения – ее любимое Троицкое в Тарусском уезде, Птицыно под Орлом и Муриково в Волоколамском уезде, где насчитывалось 2535 мужских душ. Сын получил 11 сел и деревень с 4133 душами{919}. Если сопоставить численность крепостных, то понятно, что три дашковских села – наиболее крупные.

Если бы в отношении наследства с Павлом поступили по закону, а не по определению Сената, он приобрел бы 5716 душ, а мать только 952. Разница для молодого князя составляла более полутора тыс. В те времена 300 крепостных считались средним состоянием. Был ли Павел Михайлович склонен жаловаться? В мемуарах княгини оставлена дипломатичная фраза: «В течение зимы у меня было много домашнего горя, которое сильно расшатало здоровье».

Теперь главный вопрос: получил ли молодой князь Дашков до женитьбы выделенную долю? Это значило, что ему передается собственность не только на бумаге, но и фактически. Княгиня не ведет счета сына, он направляет в имения своих управляющих, и те высылают ему доход, над которым мать не властна. Сведений, подтверждающих это, нет. Зато известен случай: в конце 1786 г. Павел задолжал в Киеве 1200 рублей, которые за него заплатил Потемкин{920}. Значит молодой князь все еще не располагал собственными деньгами.

Дашков служил вдали от дома. Мать высылала ему все необходимое. Но необходимое в глазах рачительной хозяйки и в глазах молодого повесы – разные вещи. Павел делал долги. И не мог сам за себя заплатить. Что было унизительно для совершеннолетнего мужчины. Кроме того, князь оказался горяч – фамильное свойство. Он встревал в дуэли. В одной из записок зимы 1785/1786 г. императрица сообщала Потемкину: «По городу сказывают уже третий день, будто князь Дашков застрелен тем, у кого полк принял, и за то, что Дашков его нашед в похищении полковых денег, назвал его вором». Она просила разобраться «и, буде правда, прикажите вора и убителя наказать примерно»{921}. Слух оказался ложным.

Но вот в декабре 1786 г. Павел Михайлович влип не на шутку. 9-го бал давало английское посольство. Офицер Преображенского полка Петр Иванович Иевлев устроил ссору с молодым князем и вызвал его на дуэль. Узнав о деле, императрица приказала командиру полка запретить Иевлеву драться. Позднее он вообще был исключен из службы. Екатерина писала Потемкину: «Поручик Иевлев так промотался, что чужие вещи закладывает… Ему в гвардии едва ли прилично оставаться по дурному поведению»{922}. Был ли причиной ссоры долг? Ясно одно: оба противника остро нуждались в деньгах.

«Между тем узнала о сем княгиня Катерина Романовна, – сообщал управляющий петербургских имений Потемкина Михаил Гарновский. – Зная нрав сей штатс-дамы, легко вы можете себе вообразить положение ее, в кое она приведена была, услышав происшествие сие. Находясь в отчаянии, написала она к Александру Матвеевичу (Дмитриеву-Мамонову, тогдашнему фавориту. – О.Е.) письмо, наполненное воплем, рыданием и мщением, изъяснив в оном, между прочим, и то, что для спасения жизни сыновней не пощадит она собственной своей, и готова сама биться с Иевлевым на шпагах на поединке»{923}.

Важно не то, что Гарновский плохо относился ко всему клану Воронцовых и описал события в издевательском тоне. А то, что само поведение матери молодого офицера вызывало насмешку. Над Павлом потешались.