Читать книгу "Жизнь за трицератопса - Кир Булычев"

Минц замолчал, потому что аргумент сразил его наповал.

Только через минуту он собрался с духом, чтобы продолжить свой рассказ:

– Внушить любовь к определенному молодому человеку я не мог по причинам в первую очередь этическим. Ведь это было бы насилием над человеческой природой. Любовь или есть, или ее нет. Кому нужна любовь навязанная? Как ты думаешь, Миша?

– Не знаю, – промямлил Стендаль, потому что не был уверен в правоте профессора.

– Но можно обратиться к другим чувствам, свойственным каждому человеку, но дремлющим под слоем повседневности. Например, присмотримся к любви к родине. Она генетически заложена в любом человеке. Обстоятельства могут заставить его с этой родины сбежать. Но тоска по родине останется. Даже если он сам об этом не подозревает. И я подумал: если я разбужу в девушке Алине тоску по родине, скажем – ностальгию, то она захочет вернуться домой, в Великий Гусляр, и оглядеться. Дальше она – вольный человек. Вспомнит Стендаля, захочет к нему приблизиться – ее воля. Мы эту волю уважаем. А если предпочтет другого – то бог ей судья.

– Но она же замужем! – закричал Стендаль. – Она вышла замуж за боксера, представляете?

– Не представляем, – сказал Удалов. – Никогда не были боксерами.

– Я ничего дурного с этой девушкой не сделал. Она повидается с мамой, поглядит на закаты над нашей рекой, встретится с подругами и побеседует с Мишей.

– Она не хочет со мной беседовать! – расстраивался Стендаль. – Она была стриптизершей! Может, даже порнозвездой.

– У нее чудесные детишки, шоколадные, – заметил Корнелий Иванович.

– Она предала астрономию!

– Но полюбила домашнее хозяйство.

– Но когда я ставил эксперимент, – продолжал Минц, – я не мог ограничить себя одним частным случаем. Он ведь ничего не доказывал и ничего не давал народу в целом. А ведь проблема России, как и проблема Турции, а также Бангладеш – утечка мозгов и тел. Только подрастет аспирант, а его уже в Колумбийский университет приглашают, а то и на фирму. Только округлится попка у нашей красотки, как ее уже вызывают к американскому фотоаппарату или, того хуже, к похотливым американским лапам.

– Вот именно! – согласился Миша Стендаль.

– А мы испытываем недостаток.

– Еще какой! – добавил старик Ложкин, которого никто не приглашал. – Раньше всего у нас хватало, и хлеба по шестнадцать копеек, и ширпотреба, и свободы. В доме отдыха по профсоюзной путевке я каждый год отдыхал, море в ста метрах, в комнате четыре товарища, обед в две смены, чистое белье. Где все это?

– Меня уже премьер просил подумать, – сказал Минц. – С государственной точки зрения.

– И вы подумали? – спросил Стендаль. В нем проснулся журналист.

– Еще как подумал. И пришел к выводу, что надо создавать вирус, выборочно действующий на генетически трудноуловимый центр ностальгии. Если он есть и предположение мое верно, то, получив письмо, страница которого смочена слабым раствором, содержащим вирус «ностальджи», Алина станет восприимчивой к мыслям о родине, о родном городе, о людях этого города.

– Она-то приехала, – сказал Миша, – но почему другие приехали?

– Ты ключевое слово пропустил, – вмешался Удалов. – Слово «вирус». Ты только копни…

– Я уже копнул, – улыбнулся Минц. – Я провел экспресс-опросы всех приехавших. Оказывается, графиня Мейендорф – соседка Алины слева, и та часто у нее занимает соль или спички. А сосед справа – любовник математика Квадранта, который сам по себе в России никогда не был, потому что он новозеландец, и потому на него мой вирус подействовать не мог. Но он стал носителем вируса, и тот дождался своей жертвы – выходца из России.

– И все они связаны?

– Были в контакте, – сказал Минц. – Все, кто приехал. Мы можем проследить цепочки. Вирус оказался чрезвычайно вирулентным и абсолютно безвредным.

Наступила тишина, только пиво булькало в глотках и стаканах.

Слушатели переваривали сенсационную информацию.

– В завтрашний номер газеты можно? – спросил Стендаль.

Ложкин засмеялся дрожащим смехом:

– Репортер – всегда репортер. У него невесту увели, а он о статье рассуждает. Нет у них сердца, у современных журналистов, писак, извините за выражение. Развалили Союз и радуются. Вирусы им подавай!

Выступление Ложкина было бурным, но бессмысленным.

Минц попросил Стендаля не спешить. Подождать еще день-два.

– Тогда «Известия» перехватят, – расстроился Стендаль. – Ну что за жизнь! Можно сказать, я ради этой статьи пожертвовал собственным счастьем, а даже написать нельзя… – Он чуть подумал и спросил: – Лев Христофорович, нельзя ли этого негра обратно отправить? А Алина пока у своей мамы поживет?

– Он может не захотеть, – сказал Минц, и все согласились: может и не захотеть. Уедешь от такой – спохватишься, а ты уже холостяк.

Допили пиво.

Вопросы еще остались.

И главный задал Корнелий Удалов:

– А этот вирус уже весь сюда прилетел или еще по Америке шастает?

Разные люди сидели за столом, одни умнее, а другие так себе. Но все подумали об одном и том же: если так быстро вирус заразил соседей Алины, то значит, он сейчас разбегается по Америке и внедряется в кровеносную систему многих наших бывших сограждан.

Минц ответил не сразу.

Но совершенно серьезно.

– Если на той неделе прилеты продолжатся, будем рапортовать в Москву. Сами понимаете…

На том и разошлись.

Миша Стендаль пошел поближе к дому Алининой мамы. Там он стоял у забора и заглядывал в окна. Но ничего не увидел, потому что главное окно перекрывала спина боксера.

«Господи, – страдал Стендаль. – Мне было тяжко сознавать, что Алина живет в Штатах и учит астрономию. Но оставалась надежда. Теперь же оказалось, что астрономия ни при чем, а Алина возвратилась. И это еще хуже».

На следующий день из Вологды пришел автобус, полон американскими гуслярцами, включая тех, чьи предки покинули городок в XIX веке.

А во второй половине дня повадились такси. Ведь среди возвращенцев оказалось немало богачей.

Под предлогом обязательного медицинского освидетельствования Минц смог сделать анализ крови большинству репатриантов. У всех в крови активно передвигался вирус «ностальджи», и симптомы были одинаковыми – тоска по родине и несказанная радость от встречи с ней. Как сказал Василий Голодай, писатель из Пенсильвании, а прежде механик на автобазе: «Я даже удивляюсь, чего я там торчал, бабки зарабатывал. Лучше бы коттедж на речке построил».

Потом он подумал и добавил:

– А что! Еще не поздно.

В первые дни в Гусляр приезжали компатриоты, которые жили в Нью-Йорке, на третий день появились деятели из Вашингтона и Бостона, на пятый прилетел некто Самойленко из Нью-Мехико, а на восьмой – Джонни Пукерман из Лос-Анджелеса.