Читать книгу "Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период - Алексей Митрофанов"

Мы сразу догадались, кто этот мужик, и, к большому неудовольствию швейцара, велели немедленно впустить его.

Через несколько минут мы увидели моего отца, который вошел, посмеиваясь над тем, с каким презрением его встретили из-за его одежды».

На самого Толстого эта репетиция произвела отнюдь не выгодное впечатление: «Вчера пошел после обеда в Тулу и был на репетиции. Очень скучно. Комедия плоха». Однако же приехавшие на спектакль корифеи — Немирович-Данченко и Сумбатов-Южин оставили более благосклонные отзывы: «Любители играли великолепно. Впечатление было жизненное и очень яркое».

Увы, в следующем, 1891 году случился более серьезный конфуз. Уже упомянутый Н. В. Давыдов решил собственными силами поставить здесь другое произведение Льва Николаевича — «Власть тьмы». Об этом происшествии Давыдов вспоминал: «Все, казалось, налаживалось великолепно, но вдруг явилось совершенно неожиданное препятствие: тульский губернский предводитель дворянства письменно сообщил мне, что не может дать залы Дворянского собрания для постановки такой ужасной и вредной пьесы, как «Власть тьмы», что с точки зрения достоинства дворянства такая профанация дворянского дома недопустима».

В какой-то степени к элитным клубам относился и Купеческий (в некоторых городах — Коммерческий клуб или Коммерческое собрание). Во всяком случае, туда пускали далеко не всех — следовало как минимум принадлежать к соответствующему сословию. Особенно такие клубы процветали в городах торговых. В частности, в Таганроге Коммерческий клуб находился в одном из роскошнейших зданий, принадлежавших, опять же, человеку торговому — греку Алфераки.

Краевед П. Филевский писал: «Жизнь клубов решительно не отличается от таковой же в других городах: те же балы для вывоза дочерей в свет и приискания им женихов, те же скандалы из-за распоряжений танцами или столкновения за картами, в сущности, пустые, и ни о чем, кроме пустоты клубной жизни, не свидетельствующие, но получающие несколько другую окраску в глазах недалеких людей, потому только, что случились в клубе».

Господин Филевский был неправ. В Коммерческом, к примеру, клубе выступали композиторы Чайковский, Сук, Танеев и другие соотечественники, прославившиеся отнюдь не игрой в карты. Концерты западали в душу таганрожцам. Об одном из них вспоминала Фаина Раневская: «В городе, где я родилась, было множество меломанов. Знакомые мне присяжные поверенные собирались друг у друга, чтобы играть квартеты великих классиков. Однажды в специальный концертный зал пригласили Скрябина. У рояля стояла большая лира из цветов. Скрябин, войдя, улыбнулся цветам. Лицо его было обычным, заурядным, пока он не стал играть. И тогда я услыхала и увидела перед собой гения».

Но какая-то абсурдность в этом клубе все-таки присутствовала. Один из современников писал: «Как странны здесь, в обстановке старого барского уюта официанты, буфетная стойка, эти типичные физиономии игроков!»

Но особенно нелепым был, пожалуй, сад за клубным зданием — так называемый «коммерческий». Публицист В. Я. Светлов писал о нем: «Сад этот был когда-то частною собственностью… как и дом… Теперь в доме помещается коммерческий клуб с неизбежной карточной игрой, а в саду водолечебница двух предприимчивых врачей и… кафешантан довольно низкопробного свойства. Странное сочетание двух разнохарактерных учреждений! Подъезжая вечером к саду, вы обращаете внимание на вывеску: «Водолечебница», иллюминованную разноцветными фонарями; вы входите — и попадаете в увеселительное место: днем — лечебница, вечером — кафешантан».

Карточная игра — одна из наиболее распространенных радостей Купеческого клуба. В частности, орловские купцы могли в своем досуговом учреждении за 15 рублей в год, выражаясь языком устава, «пользоваться удовольствиями» — библиотекой, бильярдом, столами для карт, а также летним театром, устроенным в летнем саду при собрании. Правда, приходилось соблюдать огромное количество сложнейших правил. Например, во время маскарада запрещалось входить в зал с зонтами, тросточками и оружием. За чужой карточной игрой возможно было молча наблюдать, но запрещалось вмешиваться и давать советы. За пребывание в собрании более двух часов приходилось платить дополнительно так называемый «штраф».

Тем не менее это учреждение было довольно популярным. Здесь, к примеру, сам гроссмейстер Ласкер давал для удовольствия просвещенных купцов сеансы шахматной игры.

Но не везде членский взнос был столь низок. Один из жителей Ростова-на-Дону писал о тамошнем Коммерческом клубе: «Здесь состоят членами все боги и полубоги местного торгового и промышленного Олимпа членский взнос 40 рублей, на дверях надпись: «кто беден — мне не пара». Чтобы попасть в члены этого дорогого клуба, надо не столько быть отличным добродетелями, сколько доказать свою способность по благоприобретению «движимости и недвижимости»».

* * *

В конце столетия века по всей России стали открывать Народные дома — своего рода клубы для простонародья. Основной задачей этого движения было отвлечь городское население от неумеренного употребления бодрящих напитков. Открывали их, как правило, такие общественные организации, как «Попечительство борьбы за трезвость» и ему подобные.

Поэт Н. Заболоцкий посвятил таким домам стихотворение:

Народный Дом, курятник радости, Амбар волшебного житья, Корыто праздничное страсти, Густое пекло бытия!

Страсти там и впрямь разыгрывались те еще. Ведь горожане, вопреки задумке трезвенников-энтузиастов, воспринимали Народные дома не как альтернативу, а как дополнение к кабаку. Однажды, например, в Народный дом Владимира явился пьяный в дым почетный гражданин города В. Харленков. Прямо оттуда он был перевезен в другой дом, ночлежный — поскольку документов при этом уважаемом господине не обнаружилось, а сам он был не в состоянии представиться.

И таких случаев было великое множество — разве что статус у подобных поросят был несколько пониже.

Впрочем, Народные дома действительно служили делу если и не протрезвления, то просвещения. Один из жителей того же города Владимира, М. В. Косаткин, вспоминал: «Однажды утром поздней осенью 1906 г. на уличных заборах появились большие, необычные для нас, молодежи, афиши. Они возвещали, что в ближайшие дни на сцене только что построенного Народного дома начнутся спектакли только что прибывшей на зимний театральный сезон драматической труппы под руководством артиста, режиссера и директора Глеба Павловича Ростова. И вот в начале октября театр открыл свои двери, и театральный сезон начался. Само театральное здание, только что построенное городским архитектором, впоследствии большим моим приятелем Я. Г. Ревякиным, и внутренняя отделка с претензией на модный тогда стиль ампир нас не поразили. Они остаются и теперь такими же. Но зато первые же спектакли взволновали и очаровали нас и проходили при полном зале, полном сборе. Тут были и классики: Гоголь, Грибоедов, Островский, Шекспир, Гюго, Шиллер и масса новинок, включительно до модных тогда пьес Л. Андреева, Горького, Чирикова, Чехова, Найденова, Шпажинского, Гауптмана и даже Метерлинка».