Читать книгу "Че Гевара. Важна только Революция - Джон Ли Андерсон"

X

7 ноября Че довелось встать на почетное место подле Никиты Хрущева на Красной площади в Москве и наблюдать за военным парадом в честь сорок третьей годовщины Октябрьской революции.

По словам Николая Леонова, это был первый случай, когда человек, не являвшийся главой государства или «по крайней мере лидером партии», был приглашен в святая святых страны Советов — на трибуну над красным мраморным мавзолеем, где покоится забальзамированное тело Ленина.

Че совершал свою первую поездку по странам коммунистического блока: в течение двухмесячного путешествия он посетил Прагу, Москву, Ленинград, Сталинград, Иркутск, Пекин, Шанхай, Пхеньян и Берлин. Тем временем американская президентская гонка, протекавшая в крайне жесткой борьбе, завершилась: хотя и с минимальным перевесом Джон Ф. Кеннеди все-таки победил своего оппонента Никсона.

Главной целью поездки Че было договориться о продаже той части кубинского сахара нового урожая, которая еще не была сбыта Москве.

Че выехал из Гаваны 22 октября, через три дня после объявления американского экономического эмбарго. Его сопровождали: Леонардо Тамайо, восемнадцатилетний телохранитель, находившийся при Геваре со времен Сьерра-Маэстры; Эктор Родригес Льомпарт, участвовавший в переговорах с Микояном; и несколько кубинских, чилийских и эквадорских экономистов, работавших в штате НИАР.

Во время первой остановки — в Праге — Че посетил тракторный завод, дал несколько интервью и получил кредит в двадцать миллионов долларов для строительства автосборочного завода на Кубе. В Москве он не только общался с чиновниками и посещал фабрики, но и осматривал достопримечательности. Гевара побывал в мавзолее, где возложил венок Ленину, в Кремле и вместе с Микояном сходил в Большой театр. Леонов сопровождал его повсюду.

«Гевара был очень организован, — вспоминает Леонов. — В этом смысле он не был типичным латиноамериканцем и скорее напоминал немца. Пунктуальный, точный — всем нам, кто знал Латинскую Америку, это казалось удивительным. Однако другие члены делегации были отнюдь не столь дисциплинированы. В один из дней на десять утра были назначены переговоры. Когда Че спустился к машине, то оказался в одиночестве: остальные члены делегации еще только протирали глаза. Я спросил его: "Подождем их, Че? Не беспокойся, я передам министру, чтобы он отложил встречу на пятнадцать-двадцать минут". Но Гевара ответил: "Нет, поедем без них", — и отправился на переговоры только со мной. Когда мы прибыли, советские представители были поражены: вся их делегация сидела в полном составе, а с другой стороны присутствовал только Че».

Встреча началась, и минут через двадцать стали подтягиваться другие члены кубинской делегации, тяжело дыша и без галстуков. «Че ничего не сказал, ни единого слова, и на лице его тоже ничего не отразилось. Но вечером он попросил меня: "Слушай, организуй нам завтра посещение Музея Ленина, и пусть наш экскурсовод уделит особое внимание тому, какой дисциплины требовал в свое время Ленин от членов Политбюро, пусть он подробно об этом расскажет"».

Леонов все организовал именно так, как и просил Че, и на следующий день вся их группа в полном составе отправилась в музей. «Наш экскурсовод, молодая женщина, начала рассказывать о дисциплине в ленинском правительстве. Она сообщила, что тех, кто опаздывал на заседание Совета народных комиссаров, на первый раз просто предупреждали. В случае повторного опоздания накладывался серьезный штраф, а о проступке сообщалось в партийной газете. На третий же раз виновного без объяснений выгоняли с работы». Товарищи Че тотчас поняли намек и более дисциплины не нарушали.

Порой Че вел себя слишком откровенно, почти оскорбительно. Это проявилось, например, когда Леонов решил устроить для него небольшое угощение перед отлетом из Москвы. Собственное жилище Леонова было слишком мало для этого, и он договорился с семьей Алексеева, жившей в Москве, что они устроят обед в своей более просторной и удобной квартире. Алексеевы расстарались, приготовили осетра и другие русские рыбные деликатесы, подобающие для приема столь почетного гостя.

Однако, не успев появиться у них, Че воскликнул: «Ой, сегодня я останусь голодным!» — и только потом сообщил ошеломленным хозяевам, что не ест рыбы из-за аллергии. Им пришлось наскоро готовить ему яичницу. Позже, сидя за роскошно накрытым столом, Гевара стал постукивать по тарелкам, выразительно поглядывая на своих сотрапезников: Алексеевы, которые одно время жили в Париже, выставили на стол свою лучшую посуду. Подняв бровь, Че заметил: «Стало быть, пролетариат здесь ест с французского фарфора?»

Гевара никогда не говорил этого публично, но знавшие его люди утверждают, что он вернулся из СССР разочарованный тем, что увидел в кремлевской администрации склонность к роскоши, столь контрастирующую с более чем скромными условиями жизни рядовых советских граждан. За сорок с лишним лет в СССР так и не появился новый человек социалистического типа, по крайней мере в среде партийной верхушки, — от «родины» мирового социализма Че вправе был ждать большего.

Леонов присутствовал при беседе Гевары с Хрущевым. Среди прочего Че хотел, чтобы на Кубе появился собственный мощный сталелитейный завод — непременное условие индустриализации. Он просил, чтобы СССР не только выделил необходимые средства, но и сам же его построил.

«Хрущев сдержанно выслушал его, — вспоминает Леонов, — и сказал: "Что ж, мы подумаем". И, пока в течение нескольких дней в министерстве рассматривали это предложение, Че становился все более нетерпеливым. Каждый раз, только завидев Хрущева, он спрашивал: "Ну, Никита, что там насчет завода?" Наконец тот ему ответил: "Послушай, Че, если ты хочешь, мы можем построить завод, но ведь на Кубе нет ни угля, ни железа, ни достаточного количества умелых рук; к тому же миллион тонн — вам столько некуда будет сбывать… Не лучше ли будет построить небольшой завод для переработки металлического лома и не тратить таких больших средств?"

Однако Че был непреклонен. Он сказал: "Если мы построим такой завод, как хотим, то мы подготовим нужные кадры. Железную руду мы получим в Мексике… а уголь… мы могли бы привозить отсюда на кораблях, которые увозят с Кубы сахар "».

Затем, оставшись с Геварой наедине, Леонов заметил, что, возможно, Хрущев прав и кубинцам стоит двигаться постепеннее, что, может быть, строительство такого большого завода — дело преждевременное. Но Че возразил: «Послушай, Николай, тут есть и другие факторы: социальный и политический. Революция должна быть чем-то большим и солидным. Мы обязаны уйти от экономики, построенной только на сахаре, должны заниматься индустриализацией; вы же здесь, в Советском Союзе, тоже начинали индустриализацию, не имея необходимой базы».

«В конечном счете ничего не вышло, да и, как мне кажется, вся эта затея Че была несколько искусственной, связанной больше с социально-политическими вопросами, нежели с экономикой», говорит Леонов. Проконсультировавшись с Гаваной, Че, по его словам, охладел к этому проекту.

Поездка Че в Китай оказалась исключительно удачной. Он договорился о продаже миллиона тонн кубинского сахара урожая 1961 г., а также получил кредит в шестьдесят миллионов долларов на покупку китайских товаров. Он встретился с Мао Цзэдуном и был с почетом принят его заместителем Чжоу Эньлаем. Чжоу вознес хвалу кубинской революции, а Че в ответ сказал, что китайская революция явила собой пример для обеих Америк. Без сомнения, это не могло не уязвить Советы, и их недовольство, вероятно, только усугубилось, когда Гевара, возвращаясь на Кубу, отметил, что между ним и Пекином «в принципе нет никаких расхождений».