Читать книгу "На стороне ребенка - Франсуаза Дольто"

Удостоверение Мезон Верт

(выполнено по идее Франсуазы Дольто)

Это место для встреч малышей и их родителей и проведения досуга.

Это место, где происходит адаптация к социальной жизни прямо с рождения, где родители могут найти себе союзников в борьбе с теми ежедневными трудностями, с которыми они сталкиваются вместе со своими детьми.

Это – не ясли, не место, где оставляют детей под присмотром, не медицинский центр, это дом, где всегда рады мамам и папам, бабушкам и дедушкам, кормилицам и няням, это место, где малыш находит друзей.

Мы рады также беременным и тем, кто их сопровождает.

Мезон Верт открыт с 14 до 19 часов. (Кроме воскресенья).

Суббота – с 15 до 18 ч.

75015, Париж, ул. Мейак (пешеходная), 13.

Тел.: [phone].

Мезон Верт подготавливает ребенка к тому, что уже в два месяца он может оставаться один и не будет никакого пресловутого «синдрома адаптации»; ребенок сможет совершенно безопасно жить без матери в обществе. Многие матери знают, что в два месяца им надо нести детей в ясли, потому что надо выходить на работу и иначе быть не может. Уже через пять-шесть раз (этого достаточно) такие малыши подготовлены жить вместе со взрослыми, которым мать их доверяет, и с детьми одного с ними возраста, мамы которых должны оставлять детей на весь день на чье-то попечение. Бесчеловечно разделять мать и дитя, когда последнему всего два месяца. Женщина разрывается между необходимостью зарабатывать деньги и невозможностью оставаться рядом с ребенком. Бывает, что женщина боится потерять работу. Бывает, что работа для женщины – это возможность ускользнуть от домашней скуки и рутины, требующей быть с ребенком с утра до вечера в маленькой квартирке. Она чувствует себя виноватой. Идет к нам. Мы разговариваем с ребенком, и ей слышно, что мы говорим. Мы говорим с младенцем, и то, что именно мы ему говорим, мать слышит. А директорши ясель не могут ничего понять. Дети, которые перед яслями или детским садом посещали Мезон Верт, отличаются от других. У них нет синдрома адаптации. В присутствии матери мы рассказываем детям, что их ожидает: «Когда мама понесет тебя утром в ясли, она пойдет на работу, как это было, когда ты был у нее в животе, ты ходил на работу вместе с ней. Она разговаривала там с разными людьми, а ты был у нее в животе. Теперь ты родился и не можешь ходить на работу со взрослыми, потому что тебе надо быть со своими сверстниками. Тобой будут заниматься другие, так же, как мы занимаемся тобой тут; ты будешь без мамы целый день, потому что мама пойдет на работу». Ребенок слушает всё, что ему говорят; он понимает. Как? Мне кажется, он может понять любую речь, говори мы даже по-китайски. Только французский он будет понимать позже; ребенок просто понимает, что мы говорим ему именно о том испытании, которое его ожидает, ребенок успокаивается, понимая, что это испытание – знак того, что он любит свою маму, что она любит его, что мама у него одна-единственная, он слушает о своем папе, о папе и маме, которые произвели его на свет и трудятся для него. Так же мы готовим родителей; их мы обучаем, как забирать детей после восьмичасовой разлуки: «Когда вы пришли в ясли, не набрасывайтесь на ребенка с поцелуями. Разговаривайте с ним, разговаривайте о тех, кто был с ним целый день, как все было; ласково, не торопясь, одевайте его. Не уступайте своему желанию поцеловать ребенка. Восемь часов для ребенка – то же, что для вас неделя. Он вас забыл, он не узнаёт, он в другом окружении. Когда он чувствует голод, он набрасывается на соску; вы, бросаясь к нему, как он – к соске, создаете ситуацию, в которой он для вас становится соской, едой, ему кажется, что его пожирают. Ну так вот, сначала вы должны вновь войти к нему в доверие, поговорить с ним, одеть, вернуться вместе домой. И тут целуйтесь сколько угодно». И мамы, которые ходили в Мезон Верт, говорят: «Удивительно, какая разница между теми, кто к вам ходил, и другими детьми, которые пошли прямо в ясли: те орут, когда мать уходит, и орут, когда она приходит: они по-другому не могут выразить свое напряжение». Ведь и в том и в другом случае они не чувствуют себя в безопасности: их голеньких дают матерям, те начинают целовать. Так же, как дети оторваны от своих матерей, точно так же и их матери оторваны от своих детей. Они набрасываются на… грудь, ребенок – это для них грудь.

Та работа, которую мы проводим в Мезон Верт до того, как дети пойдут в ясли, является очень хорошей профилактикой тех тяжелых последствий, которые вызывает у ребенка перебрасывание его из дома в ясли и обратно. Наши бывшие подопечные улыбаются в яслях, и там не могут не удивляться: «Потрясающе, насколько дети внимательны и открыты для общения!» Совсем другое дело, когда оставляют под чьим-то присмотром ребенка, который все время был с мамой – он орет весь день. В яслях говорят, что только и заняты тем, чтобы предохранить детей от какой-либо агрессии, но малыши все равно плачут, они боятся взрослых, потому что никто из тех, кого они знают, не приучил их к тому, что на свете существуют опасности и они могут им встретиться в обществе. Малыши значительно меньше страдают от агрессии, если уверены в том, что мать все равно с ними, в них, и это обеспечивает их безопасность. Но для того чтобы чувство этой безопасности пустило в них свои корни (а этой безопасностью для детей является мать), нужно, чтобы именно мать стала свидетелем тех тягот, которые переносит ребенок, и чтобы она, разделив с ребенком его горький опыт (это – во-первых), не только умела утешить малыша, но и могла бы подготовить его к другим возможным испытаниям. Для этого нужно, чтобы мама вновь позволила ребенку встретиться с опасностью и не покинула бы его в ней, а осталась вместе с ним и совершенно спокойно говорила бы с ним об опасности, к которой он должен быть готов; нужно, чтобы она поддержала его словами, рассказывая о том, что такое эта опасность, ведь даже минимальная, для ребенка и она может оказаться трагической, когда он остается с нею один на один. К нам приходили дети с настоящими фобиями: перед местами, где собираются дети, они, ухватившись за мать, так и остаются у дверей. С такими детьми мы выходим и разговариваем уже на улице: «Конечно, ты прав… Твоя мама отвела тебя в ясли, а ты и понятия не имел, что это такое, а потом она ушла, не предупредив тебя. Ты думал, что она останется, но ты больше ее не увидел».

Взрослые не могут себе представить, что происходит в яслях – насколько дети вырваны из обычной своей жизни. Когда это более или менее приходит в норму (а помочь избавиться от ясельной фобии достаточно тяжело), мы снова начинаем готовить ребенка, предлагая ему разрешить матери уйти. (Мы действуем так только в том случае, когда имеем дело с детьми, травмированными яслями, и лишь тогда, когда видим, что ребенок согласен на это.) Но бывают матери, которые говорят: «Десять минут», смотришь на часы – уже двадцать прошло; ребенок начинает нервничать; мы его успокаиваем: «Видишь, какие эти мамы… Сказала – десять минут, а вышло двадцать, они не понимают, что такое время». Когда мать возвращается, мы ругаем ее: «Вы хотите помочь своему ребенку, и в то же время не держите своего слова. Как он может поверить вам? Конечно, он тут в безопасности, но вы-то, разве вы чувствуете себя спокойно, когда знаете, что вашему ребенку плохо? Вы должны быть исключительно правдивы: обещали – „десять минут”, – не заставляйте ребенка нервничать. Не обманывайте». В подобных случаях ребенку требуется еще три визита к нам, и только после этого можно повторить опыт расставания. Мы продолжаем работать. А потом, когда это расставание удалось, говорим: «Видишь ли, скоро, когда ты захочешь, ты сможешь пойти в ясли, туда, где мам нет. Там так же, как тут, только без мамы…» Но он не соглашается. «Хорошо, – говорим мы, – тогда, когда ты захочешь». Потом продолжаем работать и вот через дней пять-шесть слышим: «Мне кажется, теперь можно ясли…» – мать пробует отвести ребенка туда. А мы советуем: «Оставьте его одного сначала на полчаса, потом – на час. Покажите ему на часы, когда вернетесь». И через день после того, как мать отвела ребенка в ясли, она снова приходит вместе с ним в Мезон Верт, и ребенок рассказывает, как и что там было: «Там был один злой мальчик, который делал то-то и то-то, и одна тетя, которая дралась (правда или неправда)». Мы слушаем… И если дальше ребенок и говорить об этом больше не хочет, а устремляется играть к воде, мы ему говорим: «Смотри, видишь, эта вода так напоминает ту, в которой ты плескался, когда был еще совсем-совсем маленьким, у мамы в животе… А потом ты вышел, вместе с водами. В садике (яслях) ты думай о воде, и ты увидишь – все пойдет на лад… ты думай о воде; думай, и станет так же хорошо, как если бы это и в самом деле была та самая вода». И в самом деле, подобное происходит.