Читать книгу "Зеленый король - Поль-Лу Сулицер"

Он хотел сказать еще что-то, и, главное, другое. Например, пригласить Реба к себе домой, к уютному семейному очагу, где Климрод никогда не бывал, или, наконец, предложить свою дружбу — теперь-то ему было ясно, что все эти годы он по капельке отмеривал ее, если не скупился совсем. «Я всегда был для него всего лишь бухгалтером и сам виноват в этом, ведь, наверное, достаточно было одного слова… Как я жалею, что не попытался пойти чуть дальше учтивости. Какая глупость! Всегда был с ним настороже, мне мешали моя ограниченность и инстинктивное неприятие величия, дурацкое самолюбие, а может быть, боязнь показаться смешным на фоне такой личности. Завидую Джорджу Таррасу, который сумел просто полюбить его, не задавая идиотских вопросов; встречаясь с ним намного реже, он узнал его лучше, чем я».

20-го вечером они отправились поужинать в Экс, на широкую площадь, украшенную большим фонтаном. Апрельская ночь была по-летнему теплой. Именно в этот вечер Реб Климрод рассказал о своем возвращении в отчий дом, о полностью разграбленном особняке, где не уцелело ничего, кроме инвалидного кресла, случайно оставшегося в маленьком лифте, незамеченном за створкой дарохранительницы из Тироля или Богемии.

… На следующий день, сразу откликнувшись на призыв Реба, они стали съезжаться по одному со всего мира и, оказавшись вместе, были удивлены, даже поражены, как их много, сознание невероятного могущества, которое представляли собой они, Приближенные Короля, впервые за тридцать лет собравшиеся вместе, просто ошеломило их.

Всем им: Ханю и Несиму Шахадзе, Полю Субизу, Жоржи Сократесу, Этель Кот, Нельсону Коэлью, Тадеушу Тепфлеру, Нику и Тони Петридисам, Джублу Уинну, сменившему Тудора Ангела, Франсиско Сантане, Филиппу Ванденбергу, Эрни Гошняку, Хайме Рохасу, Генри Чансу, человеку из казино, Роджеру Данну, Киму Фойзи, занимавшемуся банковскими кредитами (даже наименее значительные из названных людей управляли состоянием в сто миллионов долларов), — Реб сообщил, что он намерен предпринять.

И сразу уточнил: на их интересах предстоящее событие не отразится. Все прежние владения останутся под их контролем. При одном условии: они должны будут немедленно прекратить сотрудничество с ним. И впредь действовать от собственного имени.

Он собирается раскрыть свое инкогнито, рассказать, кто он и каким огромным состоянием владеет, сказал Реб. Конечно, им движет гордость за достигнутое, но не это главное; настало время объяснить, как он создал это королевство в сердце амазонских джунглей, почему хочет теперь объявить о его существовании и потребовать признания государства, призванного отстаивать принципы согласия между пока еще очень разобщенными нациями.

Климрод признался, что не питает ни малейших иллюзий по поводу того, что его услышат и одобрят, когда он потребует, чтобы рождение нового государства было официально закреплено, ведь это полностью противоречит ныне действующим законам и так называемым обычаям, которые он ставит под сомнение и даже отрицает самим фактом такого заявления. Вполне возможно, что высмеют и его безумную идею, и его самого, осмелившегося пренебречь такими понятиями, как законность, суверенитет, священное право, и другими бреднями, первейшее назначение которых — оправдывать подавление личности и ее свободы.

И под конец, улыбнувшись и оглядев каждого по очереди, Реб заметил, что, если среди присутствующих есть такие, кому не совсем понятны его мотивы, они могут рассматривать предстоящую акцию как вызов всему миру.

— 53

В ночь с 4 на 5 мая 1980 года около двух часов пополуночи Джордж Таррас окончательно убедился, что не сомкнет глаз. В шестой раз с тех пор, как лег, он зажег лампу и, порывшись в куче книг, которыми завалил квартиру на Пласа, отыскал старого и любимого Мишеля де Монтеня, тот самый том, который когда-то давал читать чудом уцелевшему узнику Маутхаузена в Австрии.

«Круг замыкается».

Он бросил взгляд в открытое окно: в Сентрл Парке и при луне было совсем темно, кусты и аллеи в этот час казались более дремучими, чем джунгли Амазонки. Таррас открыл Монтеня наугад. Книга III, глава II.

«Я выставляю на обозрение жизнь обыденную и лишенную всякого блеска, что, впрочем, одно и то же. Вся моральная философия может быть с таким же успехом приложена к жизни повседневной и простой, как и к жизни, более содержательной и богатой событиями: каждый челочек полностью располагает всем тем, что свойственно всему роду людскому…»

Он взглянул несколькими строками выше:

«… Весь мир — это вечные качели. Все, что он в себе заключает, непрерывно качается: земля, скалистые горы Кавказа, египетские пирамиды, — и качается все это вместе со всем остальным, а также и само по себе. Даже устойчивость — и она не что иное, как ослабленное и замедленное качание. Я не в силах закрепить изображаемый мною предмет. Он бредет беспорядочно и пошатываясь, хмельной от рождения, ибо таким он создан природою…»

«Сколько раз читал он эту книгу за все те годы, что хранил ее у себя, пока не вернул мне?»

Выйдя на середину комнаты, Таррас заметил, что на телефонной трубке горит красная сигнальная лампочка, а это означало, что ему позвонили, но думая, что он спит, передали сообщение на коммутатор.

Таррас снял трубку и стал ждать новостей. Ему ответили, что несколько минут назад звонил некий господин Сеттиньяз, но услышав, что Таррас, возможно, спит, просто велел передать, что звонил.

— Соедините меня с ним, пожалуйста, — сказал Таррас телефонистке.

Трубку снял Сеттиньяз:

— Не могу уснуть, Джордж. Кручусь с боку на бок.

— Очень странное совпадение, студент Сеттиньяз, но я в том же положении. Может, весна действует. У меня есть лед и стаканы, и если вы принесете бутылочку…

— Через двадцать минут.

Ему хватило неполных пятнадцати. Они выпили, правда, не слишком много, очень довольные, что оказались вместе этой ночью. Тем не менее за несколько часов бутылку допили и увидели, как над весенней листвой в парке занимается день. Говорили довольно мало, поскольку знали все, что могли сказать о самих себе, о Ребе — время, когда связанные тайной Короля, они скрывали что-то друг от друга, прошло.

Где мог быть сейчас Реб, они оба не знали и потому не обсуждали этого. Неделю назад Таррас отослал исчерпывающий отчет по составленной им и его командой с Мэдисон-авеню компиляции юридических текстов. С тех пор — никаких известий. Сеттиньязу тоже нечего было рассказать, он не видел Реба с тех пор, как они побывали в Экс-ан-Провансе.

Но ни того, ни другого это не удивляло и не огорчало. Если сложить воедино все время, которое за тридцать пять лет (без двенадцати часов) общения с Ребом они провели вместе, то при самом грубом подсчете получится не более ста — ста двадцати часов, когда они имели возможность воочию видеть Климрода.

Обоих удивляло теперь только одно: влияние, которое Реб тем не менее оказывал на их жизнь. Мало того — на жизнь сотен тысяч мужчин и женщин, судьбы которых он по меньшей мере изменил. А Сеттиньяз и Таррас были убеждены в этом.