Читать книгу "Мировая история в легендах и мифах - Карина Кокрэлл"

— Ни минуты. Готов поклясться хоть самому Понтифику.

Христофор встал, схватил с некрашеного стула в охапку и свалил на постель ее тяжелое платье и ворох какой-то тончайшей белой чепухи:

— Уходите.

После этого, не говоря ни слова, вышел и захлопнул за собой дверь. Совершенно голая дона Исабель проворно подскочила к двери и распахнула ее. Ее голос покатился за ним по лестнице вниз, словно уроненная монета.

— Кристофоро! Стой, я испытывала тебя! Я — донна Исабель Перестрелло. Я — его вдова! Ты слышишь? У меня к тебе совсем другое дело!

Он слышал. Он все прекрасно слышал!

На лестнице раздался звук падения, потом проклятье. Женщина прислушалась, засмеялась и крикнула:

— Эй, отзовись! И если ты не сломал себе шею, генуэзец, принеси-ка поесть в какую-нибудь менее вонючую из ваших комнат!

Это действительно была она — донна Исабель Мониз-и-Перестрелло. «Мониз» — «девичье» — напоминало о ее собственном, очень благородном и древнем, но измельчавшем роде (потому и выдала ее обедневшая родня совсем еще ребенком за простолюдина — старика Перестрелло с его островом). В самом начале брака и родилась на Порту-Санту ее единственная дочь Фелипа.

Исабель Перестрелло вернулась к кровати. Взглянула на себя в «зеркало» — полированную медную пластину на серой стене, как раз над огромным дубовым сундуком, разочарованно покачала головой, похлопала подушечками пальцев по лучикам морщин у глаз (как будто это могло их разгладить!), вздохнула, зябко поежилась и потянула к себе с кровати белье и тяжелую зелень бархатного платья…

…Услышав запоздалое представление донны Исабель, губернаторши Порту-Санту, он оступился и скатился задом по крутой лестнице (что благородной донне было прекрасно слышно). Быстро вскочил, даже не почувствовав боли. Бах — он распахнул дверь в свою каморку, бах — откинул крышку сундука и в страшной спешке накинул самую новую, воскресную, рубашку, махнул гребнем по непослушным взъерошенным, сильно поседевшим за последнее время волосам. Схватил в ручищу щетинистый подбородок: на бритье, конечно, никакого времени. Бросился в кухню. «Дона Исабель Перестрелло?! Вдова капитан-губернатора?!» — Он не мог поверить своим ушам. Ну, хитрец брат! И как хватило у него терпения никогда даже не похвастаться, даже навеселе!

«Интересно, сколько ей лет? Капитан, видать, годился ей в отцы, если не в деды. У благородных дам, живущих в холе, возраст определить трудно. Может, тридцать пять — сорок, а, может, и больше…»

Благородных дам до сегодняшнего утра Христофору, и впрямь, приходилось видеть только издали. В портовые таверны они не захаживали. Хотя, однажды, в Бристоле, в одном доме терпимости… черт, как ее звали? Леди… Мэри, кажется? Но воспоминаниям предаваться некогда: его ждал завтрак с настоящей донной! Тем более, он и тогда усомнился, что бристольская «леди Мэри» вряд ли действительно была аристократкой, пусть даже и падшей.

Приказывая себе хранить достоинство и не суетиться, сам он уже несся, перепрыгивая через ступени — вниз, в кухню!

Амельда как всегда затемно ушла на рынок, но оставила в кухне еще теплый хлеб и в столовой — растопленный камин. Христофор быстро сложил на деревянный поднос все, что смог найти, — хлеб, мед, сыр, сушеный виноград. Он распахивал ящики и сундуки, в которых Амельда хранила еду, — ничего подходящего, кроме этого, найти не мог. Наполнил водой и вином два глиняных кувшина. Посуды, подходящей для благородных дам, у них не было. Нашел одну глиняную миску и обливные стаканы-copos для вина. Нет, один стеклянный синий бокал все-таки нашелся у Амельды на «чистой» полке.

Христофор водрузил поднос со снедью на стол перед дамой, лихо перед этим смахнув локтями груду карт. Однако потом, пораздумав мгновение, поднял карты, бережно свернул их в большой рулон и поставил в угол. Донна Исабель внимательно и чуть насмешливо наблюдала, сидя спиной к окну…

Пуговицы ее зеленого платья на груди ненароком расстегнуты: мягкую смуглость прорезала глубокая ложбинка. Она глазами указала место на лавке напротив. Или позволила сесть?

Христофор подумал, что теперь, когда он уже повидал почти все, сосредоточиться на разговоре ему будет трудновато. Он напрасно беспокоился, потому что именно там, за столом их «приемной», Христофор, чуть похолодев (и не только от сквозняка из-под двери), наконец-то доподлинно все узнал.

Узнал он, что брат его Бартоломео и Исабель Мониз-и-Перестрелло, вдова капитана и губернатора Порту-Санту, уже давно состоят на тайной службе у испанской короны. А сведения, которые они добывают с Бартоломео… и другими, передают в Кастилью, и это очень помогает королеве

Изабелле знать обо всем, что происходит при португальском дворе. Включая вопросы неимоверной важности — какие и где португальцами открыты земли, какие собираются им тайные экспедиции и куда.

Узнал также Христофор и то, что лавка портоланов в сплетении лиссабонских улиц — только прикрытие, и принадлежит Исабель только на бумаге, а в действительности приобретена на деньги испанской короны.

Христофор обладал прекрасным воображением и уже ясно видел свои самые мягкие и нежные части тела на очень остром, может быть, даже докрасна накаленном железном сооружении в подземельях дознаний португальского двора — в том случае, если… И хотя полной неожиданностью для него известие не явилось, мысли забегали в голове, словно кошки с подожженными хвостами.

— И почему обо всем этом вы решили сказать мне только сейчас?!

— Почему? Вскоре нам может понадобиться картограф с хорошей памятью. Это я запретила Бартоломео тебе что-либо говорить раньше. Мы не знали, не подослан ли ты. Ваша встреча показалась мне слишком уж удачным совпадением.

— Подослан?! Доносить на собственного брата, как последний…?! — Он выругался так длинно и выразительно, что даже сам поморщился брезгливо. («Хотя этому скрытному сукиному сыну Бартоломео он все равно еще покажет!»)

Солонейшее ругательство заставило даму только чуть улыбнуться.

— Вы не виделись с Бартоломео много лет, расстались детьми. А в каких дети вырастают взрослых — непредсказуемо, — вздохнула донна Исабель с неожиданной грустью.

Она отломила небольшой кусочек сыра и уверенно, по-мужски, налила себе вина, сильно разбавив его водой. Потом опрокинула над бокалом переполненную ложку меда. На тягучий, прозрачный мед упал из окна луч света, и оба они несколько мгновений завороженно смотрели, как падала эта золотая, толстая, светящаяся нить в ярко-синий, тоже подсвеченный лучом, бокал. На улице скрипели оси телег, доносились обрывки разговоров, цокот копыт, крики возниц. Христофоро вздрогнул, когда заорал под самым окном, зазывая клиентов, бродячий barbeiro[285]. И рассердился: довели шпионы!

Его поразило, сколько власти имеет эта женщина над его братом: запретила, и он повиновался, и столько времени молчал!