Читать книгу "Вся моя жизнь - Джейн Фонда"

Я еще не победила страх перед сближением, поэтому не видела, что и Тед не всем со мной делится. Я даже не замечала, что он не до конца откровенен, пока не начала исцеляться сама.

Тем не менее я продала дом в Санта-Монике и ранчо, упаковала свои пожитки, перевезла мебель в многочисленные дома Теда и переселилась на Юг.

Я недостаточно много времени провела на Юге, чтобы хорошо знать его, и первое, что произвело на меня неизгладимое впечатление, – это дружелюбие людей. Нигде еще меня не встречали словами: “Добро пожаловать, очень приятно видеть вас здесь”. Конечно, я была наслышана о политическом консерватизме. Далеко не все знакомые Теда радовались моему появлению в их кругу. Тед всегда повторял: “Насчет Вьетнама Джейн оказалась права, а я – нет”. Он всегда стоял горой за меня.

К Югу надо было еще приспособиться. Он заставил меня замедлить ход, поменять тактику поведения и стать более осмотрительной. Слишком много всего было нового – хотя бы все эти их “да, мэм” и “нет, сэр”.

Мои подруги-феминистки на западе строили отношения со своими мужьями и любовникам на демократических принципах – то есть делили обязанности по воспитанию детей, дому и кухне, работали на равных и придерживались собственных политических взглядов. Поэтому меня очень удивило подчиненное, как мне поначалу показалось, положение белых южанок и их чрезвычайно серьезное отношение к традициям и собственности. Чернокожие женщины в целом производили совсем другое впечатление – вероятно, из-за того, что они с детства приучены заботиться о себе сами. Но при более близком знакомстве оказалось, что на Юге белые женщины – независимые и решительные, совсем не такие, какими предстают при первой встрече, и позже я много размышляла о том, почему я так ошиблась.

Юг намного дольше, чем промышленный Север, оставался аграрным; семьи жили на фермах и в больших поместьях с плантациями, во главу угла ставилась собственность, причем люди тоже могли быть собственностью. Добавьте к этому еще жизненный уклад глухих деревень и городков, где женщины ничего другого себе не представляли, а тем, кого общество отвергало за недостойное поведение, больше некуда было податься. В церковь ходили себя показать и на людей посмотреть, и там тоже устанавливалась своя социальная лестница. С учетом такой исторической картины мне стало легче понимать тех своих подруг, которые выросли на Юге и были не так раскованы, как северянки.

Еще одно очевидное отличие заметно в церкви. В Калифорнии из всех моих знакомых регулярно ходили в церковь только евреи. Здесь я обнаружила – и полюбила – умных, прогрессивных, веселых христиан, далеко не ханжей. Простых людей и весьма известных – например, президента Джимми Картера и его супругу Розалин, посла Энди Янга и других, с которыми благодаря Теду мы виделись регулярно.

Я по-прежнему чувствовала себя “ведомой”, будто под надзором, но для меня это имело нерелигиозный смысл, и глубокая вера моих новых знакомых вызывала у меня восхищение. “Возможно ли, чтобы меня направляла та же сила, которая направляет их?” – задавала я себе вопрос. Встречаясь со своими верующими друзьями, я обязательно расспрашивала их об их убеждениях.

Никогда еще со времен моего детства в Коннектикуте, в Гринвиче, расовые проблемы не вставали с такой ясностью, как после переезда на Юг, хотя я до сих пор не уверена, что расизм более характерен для южных штатов. Просто в других местах он завуалирован. Еще раньше темнокожая Лулу разъяснила мне, как на Юге афроамериканцы сделали расизм интернациональным явлением. На вопрос о том, как она чувствует себя в Атланте, куда она тоже перебралась через несколько лет, она ответила: “Здесь черные, особенно те, чья кожа посветлее, больше склонны к дискриминации, чем любой белый на Севере”.

В том новом мире, членом которого я стала, существенную роль играли пятеро детей Теда. Дженни, младшая дочь, училась в Университете штата Джорджия; младший из сыновей, Боргард (или Бо), был второкурсником военного колледжа в Южной Каролине; Ретт, первый ребенок от второго брака Теда (с Дженни Смит), теперь был оператором CNN в Токио; старший сын – от брака с Джуди Най – работал на музыкальном канале кабельного телевидения, а самая старшая его дочь, Лора, управляла собственным магазином одежды в Бакхеде, фешенебельном районе Атланты, и не так давно начала встречаться с мужчиной, обладателем по-южному красивого имени – Резерфорд (Резерфорд Сейдел II), – за которого она собиралась замуж. Я рада, что успела познакомиться с Тедом так, чтобы еще застать двух его детей студентами и всех – взрослыми людьми, с семьями и детьми.

Им, как и их отцу, пришлось нелегко в детстве, но они справились с последствиями, выросли и обрели зрелость, за что я любила и уважала их.

Тед признавал различия и готов был принять в свои объятия каждого, даже своих оппонентов. “Пчелы летят на мед, а не на уксус”, – часто повторял он. Я воочию убедилась, что он и сам живет согласно своей теории и что это может изменить людей. Я и сама стала другой. Я познакомилась и подружилась с консервативными республиканцами и христианами, с которыми иначе и не встретилась бы и, следовательно, могла бы не разглядеть за внешними различиями общечеловеческие ценности.

Я обожаю учиться и преодолевать трудности, а в той новой жизни, которую я для себя избрала, их было предостаточно. Тед, помимо того что он был веселым, умным человеком и прекрасным любовником, ввел меня в рай. Большую часть времени, особенно на первых порах, мы проводили в его различных владениях – катались верхом, рыбачили, гуляли и исследовали природу. На тот момент у него было пять поместий, не считая владений в Атланте, из них можно было бы составить пазл, начиная с прибрежного острова в Южной Каролине, затем перемещаясь на противоположный берег – в Биг-Сур – и далее вверх, в Монтану. На третьем году нашей совместной жизни Тед стал заполнять середину поля – сделал еще два приобретения в Монтане, три на Песчаных Холмах в Небраске, два в Южной Дакоте и три в Нью-Мексико, где, в частности, купил целый горный кряж, Фра-Кристобаль, восточнее водохранилища Элефант-Бьютт. Ранчо Вермехо-Парк, расположенное недалеко от города Ратона у северной границы Нью-Мексико и захватывающее земли в Колорадо, занимало без малого шестьсот тысяч акров[85] – это крупнейшее частное владение, колоссальный кусок американской земли, почти равный Род-Айленду; один его край лежал в Скалистых горах, а другой – на Великих равнинах. Кроме того, Теду принадлежали два живописных имения в Патагонии и одно в чилийской провинции Тьерра-дель-Фуэго, в общей сложности площадью около 1,7 миллионов акров[86].

Начав когда-то с единственного бизона, Тед решил вырастить стадо в коммерческих целях, так как понимал, что, не имея рыночной ценности, эти животные, которые едва не вымерли, так и останутся в Америке объектами для добычи экзотических трофеев. Чтобы приумножить стадо, необходимо купить землю – с этой целью Тед и приобретал большую часть западных ранчо. По последним подсчетам, его стадо насчитывало 37 тысяч особей – 10 % всего поголовья бизонов в США.