Читать книгу "Тайная история Леонардо да Винчи - Джек Данн"

— Отвечать на твои вопросы.

— О Зороастро?

Женщина пожала плечами:

— Бенедетто сказал, что вы с ним больше не увидитесь, разве что во Флоренции.

— Почему?

— Он уплатил свой долг.

— Какой еще долг? — спросил Леонардо.

— Долг эмиру Куану, который спас ему жизнь.

— И Бенедетто уже знает, как добраться домой?

— Да, маэстро, — сказала она. — Ты хочешь отправиться с ним?

— Скажи твоему господину, что мои обязанности удерживают меня здесь.

— Он не мой господин, — сказала женщина. — Мой господин — ты. — И с этими словами она придвинулась ближе, положила голову на согнутый локоть Леонардо, как ребенок, обнажив этим движением изгиб спины и шеи; под бледной кожей проступали бугорки позвонков. — Ты возьмешь меня с собой?

— А ты знаешь, куда я отправляюсь?

— Да, — сказала она, поднимая голову и прямо глядя в его глаза.

Она ласкала его грудь и живот окрашенными хной пальцами; быть может, Зороастро находил этот цвет возбуждающим.

— Если ты знаешь это, почему хочешь покинуть дворец?

Она не ответила.

— Тебе здесь грозит опасность? — спросил он.

— Я была рабыней предателя.

— Но теперь ты будешь моей рабыней?

Она кивнула.

— А меня тоже считают предателем, разве нет? Со мной тебе не будет безопасно.

— Ты возьмешь меня с собой?

— Да, — сказал Леонардо.

Без Зороастро и Бенедетто ей и в самом деле грозила опасность. Он позаботится о ней; быть может, Хилал согласится защитить ее.

Женщина между тем ласкала его, возбуждала и наконец оседлала его, словно она была Леонардо, а он Джиневрой, словно она испытывала к нему то же влечение, какое он когда-то испытывал к Джиневре — но так давно, в таком отдаленном прошлом, что это уже не имело никакого отношения к настоящему. Сладость ее духов смешивалась с острым запахом пота, превращаясь в мускус, словно она со всех ног бежала по полю цветов. Ее жесткие волосы щекотали его лицо, и он смотрел в ее подведенные тушью глаза, смотрел испытующе, взыскующе. Он не мог да и не хотел делать вид, что считает ее Джиневрой. Когда она нависла над ним, опираясь на сильные руки, он взял в ладони ее груди, мягко привлек ее к себе, зарылся лицом в их упругой мякоти, ощущая касание твердых напрягшихся сосков, когда она раскачивалась над ним. Она была забытье, спасение, память о млечной материнской нежности — время обернулось вспять. Он родился вновь, он словно растворялся в струе прохладной воды; и вернулся все тот же сон, и он ощущал мягкую тяжесть ее бедер и ягодиц и сильнее притягивал их к себе, когда его пенис немел от наслаждения; а потом, истощенный, уснул. Джиневра была сном, и он перешел в другие сны, канул, онемевший, обездвиженный; и снова…

Шел по трупам, усеявшим поле в ту ночь, когда был убит сын Уссуна Кассано.

Стонал, когда косы его колесниц рвали плоть и разрубали кости.

Считал пушки вместе с Абд аль-Латифом, мастером машин… горы пушек, и на каждой его имя, и кровь, и семя, и гной.

И Зороастро падал в своей смертоносной колыбели.

Он убил его, как убил Джиневру и изрубил в куски своими косами персидских солдат.

Джиневра преклоняла перед ним колени в студии Симонетты, и лицо ее пылало от желания; она была внутри его, как Симонетта была внутри Сандро; как… И тут сны уплотнились, стали занавесями, тяжелыми и плотными, как те, которые Верроккьо окунал в гипс, чтобы потом ученики учились на них рисовать.

Проснувшись как от толчка, Леонардо вспомнил, что его рабыня, отдавшись наконец наслаждению, выкрикивала имя Зороастро. Лежа в темноте, которая вот-вот должна была уступить место рассвету, он гадал, как же ее зовут.

Глава 27

ПРОРЫВ ЦЕНТРА

О сын шлюхи, что за океан!

Уссун Кассано

…Сила есть духовная способность, незримая мощь, которую привходящим внешним насилием производит движение, которая поселяется и разливается в телах, выведенных и отклоненных от своего естественного состояния, давая им деятельную жизнь чудесной мощи.

Леонардо да Винчи

Они миновали края, где древние властители и боги, рожденные от смертных женщин, вознеслись над вершинами гор; миновали великие персидские города; теперь они находились в безлюдных землях, в землях сожженных и обугленных, лишенных всякой жизни, где бродили лишь тени. Перед ними была плоская грязевая равнина. Селения были стерты с лица земли; иные еще дымились. Везде были лишь пыль и грязь: реки, забитые илом, горы, дома, деревни… а впереди, наверное, целые города из грязи. Сам воздух стал удушливыми миазмами, словно грязь превратилась в газ, в туман. Леонардо часто казалось, что в мертвых селениях что-то движется; он ощущал направленные на него отовсюду давящие чужие взгляды, затылком чувствовал, как жгут его эти взгляды, и мысленно видел призраков, трепещущих в эфире между жизнью и смертью. Расстояния и размеры превратились в мираж; цапля, стоявшая столбиком, чудилась огромной, но стоило ей стронуться с места, и она съеживалась едва ли не до самой земли, по которой так хозяйски расхаживала. Серо-белая масса далеких гор Тавр казалась скопищем неподвижных облаков, исчерченных бурыми потеками. Казалось, что вражеские войска выжгли, разграбили и разорили этот край тысячу лет назад и с тех пор время не двигалось, иссохло, точно труп, впиталось и растворилось в этой земле.

Но все это была иллюзия, обман чувств, потому что Леонардо слышал отдаленный слабый рокот барабанов и трещоток, слышал приглушенный грохот, сопровождавшийся неразборчивым гулом военных кличей, — это грохотали далекие пушки, кричали люди, идущие в бой, люди, которые бросались друг на друга, рубили, кололи, убивали.

Солдаты, ехавшие неподалеку от Леонардо, начали возбужденно и беспокойно переговариваться. Рабыня, что ехала рядом с Леонардо, — женщина, похожая на Джиневру, — оставалась спокойна. Она взглянула на Леонардо и тотчас отвела глаза, как будто одним взглядом начала и завершила разговор. Ее звали Гутне. Какое имя ей дали при крещении, она не знала — она была еще младенцем, когда ее захватили солдаты Кайит-бея.

Леонардо выехал вперед, чтобы отыскать Хилала, который лишь пожал плечами и сказал:

— Возможно, мы уже не успеем помочь твоему другу-персу.

— Другу? — переспросил Леонардо.

— Мой повелитель, да будет он дважды благословен, сказал мне, что между тобой и персидским царем существует особая связь.

Леонардо промолчал, ожидая, что Хилал выскажется яснее.

— Персы странный народ, — продолжал евнух. — Как только человек может любить того, кто убил его сына? Пускай даже и по его собственному приказу.

Хилал говорил негромко, будто в рассеянности размышлял вслух.