Читать книгу "Последний кайзер. Вильгельм Неистовый - Джайлз Макдоно"

На ежегодных военно-морских маневрах кайзер пребывал в отвратительнейшем настроении, сыпал грубостями и оскорблениями направо и налево. Под конец учений он восстановил свое душевное равновесие, и вечером 15 сентября он, как вспоминает один из очевидцев, в течение двух с половиной часов развлекал собравшееся в кают-компании общество байками о королеве Виктории и Эдуарде VII, «вновь продемонстрировав качества прекрасного рассказчика». В последний день учений была прекрасная погода. Успешно показали себя подводные лодки: в реальных условиях три крупных корабля противника оказались бы на дне. По свидетельству одного из присутствующих, «Его Величество был очень доволен и вручил командующему флотом (Хольцендорфу) орден Черного орла, ныне уже столь девальвированный».

VIII

Вспышка войны на Балканах направила мысли кайзера в новое русло. На охоте в Летцлингене он провел два часа над картами театра военных действий. Сначала он занимал довольно безразличную позицию — единственным его желанием было не втягивать Германию во всю эту историю. Союзнические отношения с Австрией диктовали выразить какой-то интерес к событиям. Габсбурги надеялись отхватить добычу — часть рушившейся Оттоманской империи. Вильгельм либо сам решил, либо дал себя уговорить поддержать союзника в этих его амбициях. Успехи антитурецкой коалиции заставили кайзера пересмотреть свои взгляды на этот вопрос: Австрии была обещана полная поддержка — при обязательном согласовании действий с Англией. Если бы Франц Иосиф объявил войну России, то Вильгельм, по его словам, был бы «готов, как я уже говорил канцлеру в Летцлингене, рассматривать это как полномасштабный „казус федерис“[15], невзирая на последствия». Вильгельм хотел выяснить, на чьей стороне оказалась бы в таком случае Великобритания, и в начале декабря он получил ответ, который вряд ли его порадовал: англичане не потерпят поражения Франции.

Налицо была генеральная репетиция будущей мировой войны. В Санкт-Петербурге министр иностранных дел Сазонов лишь пожал плечами, когда ему было заявлено о катастрофических последствиях такого развития событий для Европы. 3 декабря Лихновский имел беседу с Холденом, в ходе которой британский министр заявил, что его страна не останется равнодушной перед лицом австрийского вторжения в Сербию. Известие о том, что Британия серьезно относится к своим обязательствам в рамках Антанты, вызвало у Вильгельма приступ бешенства:

«Из-за того, что Англия слишком труслива, чтобы бросить Францию и Россию на произвол судьбы, из-за того, что она так нам завидует и так нас ненавидит, из-за этого, оказывается, ни одна прочая держава уже не имеет права взять в руки меч для защиты своих интересов, а сами они, несмотря на все заверения, данные Маршаллю фон Биберштейну и Лихновскому, собираются выступить против нас! О, эта нация лавочников! И это они называют политикой мира! Баланс сил! В решающей битве между немцами и славянами англосаксы на стороне славян и галлов!»

Еще 8-го числа он не успокоился, говорил, что англичане завистливы, их снедает страх перед величием рейха, речь идет о вопросе жизни и смерти для Германии.

В этот день, 8 декабря 1912 года, состоялся знаменитый Военный совет, на котором, как утверждают историки школы Фишера, было принято решение о начале агрессивной, захватнической войны со стороны Германии. Однако остается невыясненным, что представляли собой произнесенные там слова кайзера — четко сформулированную военную программу, демонстрацию своих качеств волевого и решительного политика или же простое выражение отчаяния из-за того, что Германию припирают к стене. Во всяком случае, никто не сумел доказать, что слова кайзера вылились в какую-то «позитивную, конкретную акцию». Вероятно, можно говорить лишь о всплеске эмоций. Проводить прямую связь между декабрем 1912-го и событиями июля — августа 1914 года было бы некорректно.

Что же происходило на упомянутом совете? Присутствовали Мольтке, Тирпиц, морской министр фон Хееринген и Мюллер. Вильгельм, как уже говорилось, бушевал: срочно надо искать союзников, прозондировать на этот счет болгар, румын, албанцев и турок, он не собирается и дальше покорно ждать соглашения с Британией, надо немедленно начинать войну с Францией и Россией.

Он уже видел в своем воображении героические подвиги своих моряков: подводные лодки нападают на британские транспорты, перевозящие войска в Дюнкерк, русло Темзы усеяно минами… Тирпицу было велено строить больше подводных лодок. Мольтке выразил удовлетворение решительной позицией кайзера, заявив: «Я считаю войну неизбежной, и чем быстрее она начнется, тем лучше… Однако следует через прессу подготовить публику, позаботиться о том, чтобы сделать популярной идею войны с Россией — в духе сказанного Его Величеством».

Тирпицу поручили задействовать на полную мощность свои контакты с журналистами. Составили меморандум на имя Бетман-Гольвега: тот тоже должен был принять соответствующие меры для воздействия на общественное мнение. Гросс-адмирал вдруг нажал на тормоза: флот еще не готов, восемнадцать месяцев понадобится на работы по расширению Кильского канала, чтобы через него могли пройти дредноуты, и для окончания строительства базы подводных лодок на Гельголанде. Восемнадцать месяцев — это как раз июнь 1914 года, плюс-минус месяц. Мольтке выразил разочарование позицией Тирпица: «Флот и тогда будет не готов, а армия окажется к тому времени в менее выгодном положении; противник вооружается более интенсивно, чем мы, у нас не хватает денег». Мюллер поддержал Мольтке. Его резюме достаточно красноречиво: «На этом совещание закончилось. В результате — ничего». Правда, командование сухопутной армии добилось значительного увеличения бюджета на 1913 год, а Генеральный штаб усилил разработку планов военных операций на территориях сопредельных государств. Один из них предусматривал даже вторжение и захват Великобритании.

Никто не подумал о дипломатическом прикрытии; о содержании дискуссии на Военном совете поспешили информировать военных министров Баварии и Саксонии. Вильгельму поступили очередные секретные данные о намерении Великобритании выступить в случае войны на стороне Франции и России. Кайзер не торопился делиться с канцлером планами, разработанными на совете. Бетман-Гольвег и сам думал о возможности начала войны; он считал возможным пойти на такой шаг только в том случае, если Британия останется нейтральной. По его мнению, шанс еще оставался, не надо было только глупо провоцировать Англию, а следовало остановить строительство новых кораблей. Вильгельм оставался в воинственном состоянии духа. Три дня спустя после заседания совета он все еще кипел негодованием: «Англия не может вынести, что Германия становится самой могущественной державой на континенте и что Европа объединится под ее руководством».

В ход шел и такой силлогизм: Британия — союзник Франции, значит, она враг Германии. Когда наконец канцлер узнал о том, что происходило 8 декабря, его возмущению поведением кайзера не было предела: «За спиной Кидерлен-Вехтера, за моей спиной он устроил этот Военный совет со своими паладинами из армейской и флотской шатии». По его мнению, высказывания Холдена были вырваны из контекста и искажены.