Читать книгу "Трусаки и субботники - Владимир Орлов"

Но вот наконец последнюю часть его романа (он шел в трех номерах «Юности») отправили в набор, и, спустившись однажды на шестой этаж, я нашел Марьина успокоившимся.

– Ты, Василий, – поинтересовался вдруг Марьин, – танцевать умеешь?

– Естественно. И люблю, – сказал я. – С координацией движений у меня проблем нет.

– А ты знаешь, сколько у нас в стране каждый день танцует людей?

– Понятия не имею.

– Двадцать миллионов! – объявил Марьин. – Двадцать! Мне в ВЦСПС для статьи справку дали. Это только в их дворцах и домах культуры учтено. И есть всяческие площадки в парках. На курортах, на стадионах. И прочее, и прочее…

– А враги утверждают, что мы невесело живем…

Отдел Марьина назывался «Отделом культуры и быта». В пространстве его интересов находились и бальные танцы. Рыцари чистоты отечественных нравов угрюмо боролись в ту пору с коварно продвинутыми к нам порождениями желтого дьявола – рок-н-роллами, шейками, твистами. Добродушие их вызывала лишь «Леткаенка» из нейтральной Финляндии и танец «Липси», сочиненный в добропорядочном Лейпциге. За исполнение же на публике танцев порочных можно было схлопотать не только пересчет ребер, но и привод в милицию. А уж если безобразия наблюдались под Элвиса Пресли, пленок на костях или под «Во Стамбуле, во Константинополе», то и тогдашним диск-жокеям (то есть дежурным в радиорубке), и танцорам ревнители нравов имели возможность присудить пятнадцать суток за хулиганское поведение в общественных местах. А по ТВ учителя танцев во главе с благонамеренным Л. Школьниковым пытались привадить общество к бальным изобретениям – «Тер-ри-кону», посвященному донецким шахтерам, и «Каза-нове» («казанскому новому», «Каза-нова», «Каза-нова» – это вам не босанова»). Л. Школьников выпустил и книжку «Со стандартами наперевес», в коей клеймил – «стандарты»: танго, фокстроты, вальс-бостоны, как продукты английской буржуазной культуры. Со всей этой дурью – с произволом милиции и дружинников на танцплощадках, с угодливыми проповедниками фальшивых поделок, и приходилось воевать нашей газете. Два дня назад Марьин съездил в Горький на устроенный нами конкурс спортивных танцев и теперь готовил статью о нем.

– У тебя ко мне дело? – спросил Марьин.

– Да, – кивнул я.

– И вижу, что серьезное.

– Похоже, что серьезное, – согласился я. – И было бы нехорошо, если бы кто-то помешал мне изложить его.

Нам не помешали.

Естественно, я не стал выкладывать Марьину историю с моим звонком из кабинета К. В., а лишь рассказал ему о том, что, по мнению за порядком надзирающих, я совершил нечто неразумное, а для этих надзирающих и досадное, и они в обиде и раздражении намерены хорошенько проучить озорника. А потому от доброжелателей или неизвестно кого мне доставлен совет поскорее убираться из Москвы, и лучше бы куда подальше.

– Экие, брат, у тебя дела… – пробормотал Марьин.

Видно было, что пафосно-игривые («двадцать миллионов каждый вечер танцуют!») и памфлетные (о пятнадцати сутках за твист, о призах за «Тер-ри-кон» и «Каза-нову») мысли от него отлетели. Он знал обстоятельства отечественной жизни, и слова мои не показались ему фантастическими или блажными. А может, и до него доносились толки о некоем «казусе» и «недоразумении». Скорее всего доносились…

– Ну, предположим, устроить тебя в какой-нибудь строительный или ремонтно-восстановительный поезд на всей трассе от Тюмени до Ямала не стоит и труда, – сказал Марьин. – Всюду есть хорошие люди, кому можно довериться. Или с тобой письмецо отправлю. Или позвоню. Не отсюда, конечно, а с телеграфа, скажем, Центрального… Это – хоть сегодня… И в Саянах после Абакан – Тайшета у меня остались знакомые, на Абаканской вагонке, например, или в Минусинске… Да и с тюменским начальством у меня лады…

Он замолчал.

– Но устраивать тебя через областное начальство, – как бы в раздумье произнес Марьин, – в твоем случае вышло бы делом не лучшим… Ты когда собираешься уезжать?

– Ну, завтра-то я точно не тронусь на Восток, – сказал я. – Это было бы побегом. Будто бы я трясусь от страха. Потерплю немного, погляжу, какие действия они намерены произвести…

– Это хорошо, что ты можешь потерпеть, – сказал Марьин. – У меня будет время поразмыслить, у кого и где тебя позаботливее разместить… И надолго ли тебе надо?.. Долго ли тебе советовали проживать вдалеке?

– Не знаю, – сказал я. – Год, два… Там посмотрим… Стариков еще надо подготовить к моему отъезду…

О стариках мне совершенно не следовало говорить Марьину. Теперь и старики… Я как бы пожаловался на еще одно свое затруднение и тем самым дал повод для новых состраданий Марьина…

– Ну, это-то, я думаю, я быстро улажу, – поспешил заявить я. – Мол, поеду зарабатывать на кооператив, раз здесь квартиру не дают…

– На кооператив ты там не заработаешь, – покачал головой Марьин. – За год, за два-то. Даже если устроишься на буровую.

Он вроде бы расстроился.

– Да это я так… Это я им просто скажу, чтобы мотивы моего отъезда были им понятны… У твоих-то ребят я смогу работать без выписки из Москвы?

– Сможешь, – кивнул Марьин.

– А я и не стану выписываться из квартиры…

– Погоди, – сказал Марьин, – твой отец – участник войны?

– И участник, и инвалид…

– А что же он не встает в очередь в райиспол коме?

– Совершенно не способен к хлопотам в казенных домах. Один раз сходил в исполком. Обхамили. Сказал, что более ходить не станет. Там бюрократы и, возможно, взяточники. И, мол, стыдно просить, если наши соседи Кирсановы живут куда теснее нас.

– Э-э! Да тут может возникнуть занятная ситуация! – Марьин воодушевился, вскочил, принялся ходить по кабинету. – Как только ты уедешь в Сибирь, причем – по комсомольской путевке, путевку, естественно, оформим, иного способа устроить тебя там нет, твой отец должен немедленно идти с ходатайством о жилье в исполком и…

– И что? – спросил я.

– И сейчас же он должен послать письмо в нашу газету со всеми подробностями ваших жилищных условий и просьбой помочь. У твоего отца небось и боевые ордена есть?

– И боевые, и трудовые…

– Тем более. А дальше уже дело техники.

– Какой техники?

– А для чего у нас существует Группа Жалоб? Я же пару лет работал в отделе писем, – сказал Марьин. – Половина писем приходит к нам со слезными молениями о жилье… И многим помогаем… как раз наши юристы из Группы Жалоб и занимаются исследованием аргументации просителей. И не слишком редко они – авторитетом газеты, собственным юридическим умением – жилье выбивали. Скольких осчастливили…

– Но я-то – свой, – засомневался я. – Тут какая-то неловкость выйдет…

– Здравствуйте! Ты уволишься! Ты будешь в Сибири на ударной стройке, – сказал Марьин. – И уж какие неловкости? В случае с твоими-то родителями! Из газеты в райисполком пойдет бумага с печатями, телефоны там затрезвонят, и люди наши станут наезжать туда за объяснениями. А то и в Моссовет к Промыслову пойдет документ за подписью Главного. Я и Башкатова подключу к делу, он малый дошлый…