Читать книгу "Ингвар и Ольха - Юрий Никитин"

«Что я здесь делаю? – спросила она себя. – Чтоделаю на самом деле?» Если боится даже себе признаться, из-за чего оттягиваетотъезд, то это могут понять другие. Рудый, похоже, уже понял, толькопомалкивает, что на него не похоже. Асмунд скоро поймет, но молчать по своейпростоте не сможет…

Вечером, спускаясь со сторожевой башенки, она встретилаИнгвара. Тот шарахнулся, пытаясь ее избежать, но Ольха сказала ровным голосом:

– Воевода…

– Да, – ответил он, и она увидела, как дрогнулоего обычно суровое лицо. Похоже, не только собаки, но и мужчины могутчувствовать, когда им скажут что-то неприятное. – Говори, княгиня.

Она отвела взор. Впервые он назвал ее княгиней. Но этим всеравно не собьет с той узкой тропки, которую избрала.

– Дороги стали почти безопасны, – сказала она.Ингвар попытался что-то возразить, но она повысила голос: – Я сказала – почти.Конечно, разбойников стало еще больше, но теперь это не большие отряды, амелкие группки по два-три человека. Если у меня будет быстрый конь, я легкоуйду от погони. А до моего племени рукой подать. Всего три дня пути.

Он то смотрел ей в лицо, то отводил взор, когда встречался сее глазами. Его лицо становилось то красным, то бледным, наконец приняло цветстарого воска.

– Княгиня, – сказал он, и она с неудовольствиемподумала, что ей нравится больше, когда зовет ее по имени. Ингвар, словнопрочел ее мысли, повторил: – Ольха… Ты будешь ехать с дарами. Богатыми! Эточересчур небезопасно.

– Рискну.

– Уже все в кремле знают, что я собрал для тебя дары совсех своих земель, опустошил сокровищницу.

– Я этого не просила, – сказала она резко.

Он протестующе выставил обе ладони.

– Я не о том! Они знают, и многие захотят поживиться.Даже если я выпущу из ворот только тебя и тут же закрою ворота, то кто-то перелезетстену и пустится вдогонку.

– Если у меня будет быстрый конь…

– Да-да, уйдешь от погони. Но если разбойники это учли?И сейчас за воротами наблюдают из леса? Как только выедешь, тебе дадут въехатьв чащу, а там даже крылатый конь не поможет. Засада есть засада. К тому же тебямогут сбить с седла стрелами. Им важно захватить сокровища. Они ж уверены, чтоза такие богатства могут купить тысячи женщин, как ты!

В его голосе прозвучало презрение к тем, кто так можетподумать, и она едва не спросила, не думает ли так и сам, но удержалась. Потомучто если возразит, опровергнет, то что останется делать ей, если не броситьсяему на шею?

Увы, она здесь пленница. Если же пленница бросится на шею,то это могут понять совсем по-другому, чем если бы на шею бросилась свободнаяженщина. И пусть она чаще всего не помнит, что она пленница, но это все жевсплывает в самые больные моменты.

– Такова была воля великого князя, – сказала онаочень твердо. – Если завтра не дашь коня, я уйду пешей.

– Но…

– Я сказала, – бросила она коротко.

Повернулась и ушла.

Глава 46

Она лежала в темноте без сна. Кровь стучала в висках, вгруди словно лежала раскаленная глыба железа. От боли на глаза наворачивалисьслезы. Наконец они прорвали запруду, хлынули по щекам. Молча вытирала, тихоньковсхлипывала, все время прислушивалась, чтобы не услышала сенная девка.

Теперь, когда она считалась невестой, стражи уже неоттаптывали ей пятки, зато Ингвар приставил к ней сенных девок в услужение.Может быть, не Ингвар, а Зверята, но эти настырные девки следили за каждым еесловом, жестом, взмахом ресниц. Следили пуще прежних гридней. По крайней мере,одна спит за ее дверью, и нельзя выйти, чтобы не толкнуть ее дверью.

Завтра на рассвете она покинет эту крепость. Это решено.Слово не воробей, вылетит – лети следом. Не дала слово – крепись, а дала –следуй ему твердо. На том стоит княжеская честь.

Зачем, спросила себя сквозь слезы. Зачем сказала такое?Лучше бы смолчать, а то и просто подойти и обнять его за шею, положить головуему на грудь…

И с ужасом понимала, что так никогда не сделает. Этопростолюдины следуют своим желаниям, а людей благородных ведет рука богов.Потому у человека благородного рука не поднимается обидеть невинного илиукрасть, язык не повернется солгать или сказать гнусность, сам он не можетсделать многое из того, что волен простолюдин или просто скот.

Потому она, Ольха Древлянская, поступит так, как велит еепроисхождение от древних богов. Она сядет на коня и уедет, ни разу необернувшись. И как бы ни болело ее сердце, как бы ни жаждала остаться, быть приэтом человеке… все же уедет с гордо поднятой головой, достойно и красиво.

Пол трещал под сапогами Ингвара, а стены сужались. Или этокомната сужалась. Он все время натыкался на равнодушные бревна, едва не билсяголовой. Наконец, видя, что вот-вот будет бросаться на них или полезет повыступам стены к потолку, он усадил себя за стол, ухватил дрожащими рукамикувшин с греческим вином, поднес горлышко к пересохшим губам. В горле едва незашипело, только сейчас ощутил, насколько все в нем пересохло и измучилось.

Это все древлянка. Ничто не помогает. Остается только выпитьи колдовское зелье. Пальцы сами нащупали баклажку. Это стало так привычно –щупать ее, искать в ней успокоение.

Он ощутил, что поднимается на ноги. «Что я делаю? –промелькнула сумрачная мысль. – Если войду к ней ночью, она встретит такойненавистью, что сгорю в ее пламени. Да, я уже стал такой… загораемый.

Ах да, – сказал себе. – Я пойду проверю стражу наверхнем поверхе. Все-таки время неспокойное даже внутри крепости. Если мерзавцыотлучились, то сам лягу как пес возле ее дверей. На коврике… Ах, там нетковрика… Ладно, на тряпочке.

А не будет тряпочки, – сказал себе мрачно, – то ина голом полу будет хорошо». Так ему и надо. Только бы возле ее дверей.Все-таки последний день, последняя ночь! Она покинет завтра его крепость, уедетс гордо выпрямленной спиной. И ни разу не оглянется.

Хуже всего, он не сможет сказать ни единого слова, чтобыостановить! Просто не повернется язык. И не поднимется рука, чтобы ухватитьконя за повод. Только простолюдины следуют своим желаниям, а людей благороднойкрови ведет более мощная сила, чем простые желания, свойственные просто людям ипросто зверям.

– Прощай, – прошептал он с болью. Ощутил, какглаза защипало. В удивлении прикоснулся ладонью, на ней остались мокрые следы.Неужели он ревет, как когда-то в детстве? – Прощай…

Плечи его затряслись. Он чувствовал, как лицо егоперекашивается, корчится. Он не умел плакать, а сейчас внутри что-то тряслось,он всхлипывал, чувствовал боль и странное освобождение.

Вернулся к столу, рухнул на лавку. Слезы катились икатились, он все еще всхлипывал. В таком виде появиться перед ней? Она умрет сосмеху! И запрезирает так, что даже ноги не пожелает об него вытереть.