Читать книгу "Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер"

По некотором размышлении я решил позволить Генриетте вместе со всеми остальными считать меня погибшим, ибо не видел пользы (для нас обоих) рисковать с единственной целью вывести ее из заблуждения — и даже находил известное удовольствие в мысли, что она оплакивает мою смерть. Однако изредка я околачивался поблизости от особняка на Брук-стрит (закутавшись в шарф по самые глаза) и несколько раз был вознагражден мимолетным видением Генриетты, выходящей на улицу или входящей в двери.

В середине октября того же года произошла случайная встреча, имевшая для меня важные последствия. Однажды днем, торопливо шагая по Флит-стрит, я мельком увидел в толпе прохожих лицо, показавшееся мне знакомым. За мгновение до того, как я развернулся и быстро пошел в другую сторону в инстинктивном стремлении спрятаться от любых людей из прошлого (ибо хотел, чтобы меня считали мертвым), я успел разглядеть молоденькую девушку с худеньким личиком, в дешевом хлопчатобумажном платье.

Я замешкался, и она поспешила за мной с возгласом: «Сэр! Подождите, пожалуйста!»

Я обернулся и узнал служанку миссис Первиенс, Нэнси. Она не представляла для меня опасности, и я остановился поговорить. Она сообщила, что мисс Квиллиам вернулась в Лондон около года назад и рассорилась с миссис Первиенс, а потом добавила, что совсем недавно видела ее выходящей из ночного театра на Кинг-стрит, близ Сент-Джеймс-Сквер. Я поблагодарил девушку и дал ей пенни.

Я полагал, что мисс Квиллиам является одним из тех людей из прошлого, от которых я могу не скрываться. Однако я помнил, как в одном случае она оказала вредное влияние на мою мать, хотя и действовала из лучших побуждений; и помнил также, что о ней говорила мисс Лидия и болтали слуги на Брук-стрит. Я не знал, чему верить, но понимал, что мисс Квиллиам содействовала нам с матерью без всякого своекорыстного интереса. Нет, я не стану скрываться от нее, коли мы вдруг встретимся. Впрочем, шансов встретиться у нас ничтожно мало, поскольку я редко выхожу из дома по вечерам.

Однако так случилось, что теперь время от времени я оказывался в пресловутом районе города поздно вечером, поскольку практически единственным моим утешением в жизни в тот период стал театр, которым я страстно увлекся. Я приобрел обыкновение приходить на спектакль с опозданием, таким образом получая возможность купить место на галерке за полцены и на пару часов забывать обо всем в темноте, рассеиваемой яркими огнями рампы, в единственные минуты счастья, тогда мне доступные.

Однажды вечером, шагая по Хеймаркет, я вдруг заметил молодую женщину, смотревшую на меня с выражением крайнего ужаса. На несколько мгновений мой взгляд невольно приковался к бледному лицу с широко раскрытыми глазами. Это была Салли! Она явно узнала меня и приняла за мертвеца, восставшего из гроба. Я резко повернулся и бросился в ближайший переулок, проклиная свое невезение, ибо из всех людей, которых я хотел убедить в своей смерти, Барни был первым.

Однажды вечером несколько недель спустя я пошел в театр на Ковент-Гарден и по окончании дивертисмента, в очень поздний час, направлялся домой по Мейден-лейн, когда меня обогнала женщина, показавшаяся мне знакомой. Я последовал за ней. Она шла по улице, привлекая внимание редких прохожих, и наконец достигла квартала Корт-Энд. Казалось, она заметила меня, поскольку несколько раз оглянулась и как будто замедлила шаг, а через минуту свернула с тротуара и вошла в дом на Кинг-стрит. Я последовал за ней, оттолкнув привратника, преградившего мне путь в полутемном холле, и вступил в просторную гостиную, поблекшая изысканность которой бросалась в глаза при ярком свете люстр.

Мужчины и женщины, одетые на благородный манер, стояли и сидели группами в зале, а слуги в несколько потрепанном платье разносили закуски и напитки. Если не принимать во внимание известную шаткость поступи и по-ношенность нарядов присутствующих, происходящее походило на прием в любом из богатых домов, расположенных через несколько улиц отсюда к северу.

Мисс Квиллиам уже сидела в глубоком кресле и повернулась ко мне, когда я вошел. Приблизившись, я увидел, что лицо у нее (несмотря на подрумяненные щеки) сильно постарело. Хотя она улыбалась, взгляд ее оставался пустым и безучастным, а поскольку она говорила невнятно, первые слова я разобрал с трудом, но смысл сказанного понял.

— Вы ошиблись, — возразил я. — Я ваш старый друг.

Мне не сразу удалось растолковать, кто я такой. Вспомнив же меня наконец, мисс Квиллиам пришла в заметное волнение. Она собралась с мыслями и первым делом спросила меня о матери. Услышав ответ, она опустила глаза и закусила губу.

— Я часто вспоминала ее, — промолвила она. — И вас тоже. Время, когда мы жили на Орчард-стрит, было последним… я не могу сказать «последним счастливым периодом моей жизни», но по крайней мере…

Она осеклась, и я положил ладонь ей на руку и сказал, что понимаю, что она имеет в виду.

После непродолжительной паузы мисс Квиллиам велела слуге принести кофе для нас обоих. Отвечая на ее расспросы, я коротко описал некоторые обстоятельства смерти моей матери и события, приключившиеся со мной позже: преследования, которым я подвергся со стороны врагов, в свое время преследовавших мою мать; побег из сумасшедшего дома, куда меня посадили; и, наконец, период моей службы у Момпессонов, о цели которой я не стал распространяться, а она не спросила.

— Скажите, вам известно что-нибудь о Генриетте? — живо осведомилась мисс Квиллиам. — Меня всегда беспокоила судьба этой странной девочки.

Я ответил, что несколько раз разговаривал с Генриеттой и что, когда виделся с ней в последний раз, около полугода назад, она находилась в добром здравии. Затем я сказал, что у меня есть особые причины интересоваться Момпессонами, и попросил мисс Квиллиам рассказать все, что она помнит о времени своей службы в их доме.

— Однажды я рассказывала вам свою историю, но многое из нее утаила, — промолвила она. — Если бы я тогда поведала вам всю правду, возможно, таким образом я спасла бы Генриетту, но я стыдилась. И хотела пощадить ее невинность.

Она невесело рассмеялась.

Я не стал говорить, что однажды невольно услышал ее откровенные признания, и мисс Квиллиам снова рассказала мне все, в тех же самых выражениях — разве только на сей раз подробнее остановилась на обстоятельствах, в силу которых оказалась в Лондоне.

— Когда мне шел пятнадцатый год, моя бабушка умерла, и меня отправили в работный дом. После того как дедушка оставил без ответа мою просьбу о помощи, я обратилась за содействием к сэру Томасу.

— Это друг Дейвида Момпессона?

— Да, сэр Томас Деламейтер. Именно он отдал сэру Чарльзу Памплину приход, который его дядя обещал моему отцу.

— Памплину! — воскликнул я.

Я описал ей друга Генри Беллринджера, и она подтвердила, что, по-видимому, он и есть тот самый джентльмен.

— Он сыграл не последнюю роль в моей истории, — сказала она со слабой улыбкой, — ибо по наущению сэра Томаса написал мне письмо, в котором представил упомянутого джентльмена человеком, заслуживающим моего безусловного доверия. В своем послании мистер Памплин выражал искреннее сожаление о том, что невольно, совершенно невольно явился виновником бед, постигших мою семью. Мы с ним вступили в переписку, и несколькими годами позже, когда мое обучение в школе сиделок подошло к концу, он предложил мне приехать в Лондон и пообещал при содействии сэра Томаса найти мне место гувернантки. В наивности своей я приняла приглашение. Нужно ли говорить, что последовало дальше? Он снял для меня комнаты в доме миссис Малатратт, производившей впечатление самой респектабельной дамы. «Вполне естественно, — думала я, — что мой благодетель, сэр Томас, навещает меня». — Она тяжело вздохнула. — Мне едва стукнуло семнадцать, я совсем не знала жизни и не имела ни пенни в кармане. Однако год спустя я все же настояла на своем праве жить самостоятельно, и именно тогда он устроил меня гувернанткой к Момпессонам, своим старым знакомым. Он полагал, что таким образом сохранит власть надо мной. Когда я отправилась в хафемское поместье, мне пришлось оставить все свои сундуки с подарками сэра Томаса в доме миссис Малатратт — как оказалось, к счастью, ибо в противном случае я не встретилась бы снова с вами и вашей матерью. Однако со вновь обретенной независимостью мои беды не кончились, поскольку сэр Томас сообщил мистеру — теперь следует говорить, сэру Дейвиду — Момпессону о нашей с ним связи, и именно поэтому последний стал настойчиво домогаться меня. Тем не менее я была счастлива в хафемском поместье, когда несколько месяцев кряду общалась с Генриеттой, — по-настоящему счастлива в первый и последний раз в жизни.