Читать книгу "Станислав Лем – свидетель катастрофы - Вадим Вадимович Волобуев"

некоторые фразы выглядят калькой с немецкого и английского[1163].

В феврале 1987 года Лем написал новый текст для парижской «Культуры» – «Должны ли мы желать успеха Горбачеву?». Тряхнув стариной, он придал статье вид разговора между Оптимистом и Пессимистом – точь-в-точь как в «Диалогах» (так что знавшие его творчество легко могли угадать автора). И так же как в его первой монографии, беседа велась в формате «ученик – учитель»: Оптимист задавал вопросы, а Пессимист подробно отвечал. Устами последнего Лем выразил убеждение, что демократичность Горбачева – игра напоказ для новой разрядки, ибо холодная война губит советскую экономику. «Советы сейчас – первая или вторая (никто не знает точно) военная держава мира, и больше НИЧТО. Парадоксально, что вне военного измерения у них нет ни экономического, ни культурного, ни организационного, ни идеологического потенциала. Их мнимая привлекательность частично проистекает из обычного обмана, когда, например, жестокая экспансия, как в Афганистане, объясняется „освободительной миссией“, в которую никто не верит <…> В Советах не многое изменилось со времен Лазика Ройтшванеца (персонаж романа И. Г. Эренбурга „Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца“. – В. В.). Я имею в виду разведение тысяч кроликов в отчетах без реальных кроликов. Вроде бы в СССР до сих пор работает отдел в Министерстве транспорта, который занят поиском поездов, которые куда-то запропастились. Уровень советской медицины, а также ее технической базы и лекарств ужасен. Впрочем, немалая часть промышленной базы устарела в сравнении с Японией или с Западом. Производительность труда очень низкая». Лем отдавал должное Горбачеву, который вынужден идти на ощупь, реформируя систему, которой до него так глубоко никто не реформировал: «<…> Он пытается усовершенствовать систему, делая вид, что совсем ее не меняет». Югославский опыт, который советское руководство взяло на вооружение, по мнению Лема, до добра не доведет, так как, во-первых, не довел уже саму Югославию, где налицо экономические проблемы и межнациональная напряженность, а во-вторых, у СССР куда больший масштаб, а значит, ему следует ориентироваться скорее на Китай – например, упразднить колхозы и совхозы, а еще отпустить цены, ибо без этого конкуренция между предприятиями превращается в фикцию. Лем пророчил Горбачеву проблемы не только с советским партаппаратом, но и с руководствами стран-сателлитов, не все из которых были в восторге от перестройки. «Едва ли те, кто после 1968 года сажал в тюрьму за слово „реформа“, вдруг проявят к ней симпатию (в Праге пишут не о „реформах“, а о „реконструкции“ экономики: табу на некоторые слова обнаруживает связь марксизма с магией)». Заканчивалась статья традиционной критикой левых на Западе: «Капиталистическая демократия – это сосуществование групп с противоречивыми интересами, и если некоторые из них отказываются идти на компромисс, то подрывают демократию. Так вели себя, например, английские профсоюзы, толкая Англию к пропасти, пока „железная леди“ законодательно не ограничила их полномочий. Другая общественная сила, стремящаяся к экстремистской утопии, – это Зеленые в ФРГ»[1164].

В этом тексте Лем был настроен еще очень скептически по отношению к советским реформам. Но уже в начале лета его настроение поменялось. 2 июня 1987 года он писал Нудельману: «Тем временем много важного происходит в СССР, и я это ощущаю на себе. Я был вынужден, так меня торопили, дать телеграфное согласие на печать перевода „Футурологического конгресса“ журналу „Иностранная литература“, а неделей раньше некий Душенко звонил сюда из Москвы, чтобы получить разрешение на печать моего „Vernichtungprinzip“ – это одна из трех рецензий выдуманных книг XXI века – в „Природе“. Но что еще важнее, два дня назад я получил письмо инициативной группы писателей, фамилии класса Айтматова, которые хотят основать первое частное – кооперативное – издательство; поскольку у них нет денег, особенно на пересылку за границу, просят меня о бесплатном разрешении! И что же, едва я написал им, что согласен, только, наверное, нужно будет формально оформить это через ВААП, как получаю письмо от Виргилиюса Чепайтиса из Вильнюса, Вы должны его знать, о том, что переиздают „Солярис“, „Непобедимого“, что хотят издать „Фиаско“, хотя польского издания еще и нет, должно выйти в августе»[1165]. Лем, который только и думал в эмиграции о деньгах, соглашался издаться бесплатно! Вот что значил для него советский читатель! Все-таки при всей его любви к материальному успеху Лем мог иногда пренебречь мамоной. «В СССР я снова ужасно Модный, – радовался он в октябре того же года в письме Липской, – у меня издают „Фиаско“, „Футурологический конгресс“, „Мир на Земле“ и до фига другого материала». Он также сообщал, что в ФРГ у него вообще публикуют все подряд, не глядя – «чем примитивней, тем лучше», – так что, раз такое дело, он решил монетизировать свои ранние вещи, которые постыдился бы переиздавать в странах советского блока: «Какой же я был глупец, что верил в Запад!»[1166] Видимо, в связи с этим Лем в мае 1987 года обратился через польскую прессу за помощью в розыске рассказов «Трест твоих грез» и «План „Анти-Фау“». И вскоре какая-то жительница Ольштына откопала их в стопке старых газет[1167].

Но вот, наконец, в Польше опубликовали «Фиаско», и вновь пошли упреки в самоповторах и схематичности персонажей. В таком духе высказался обозреватель органа Союза сельской молодежи Zarzewie («Зажеве»/«Угольки»), отдав, впрочем, дань лемовской эрудиции[1168]. Холодно высказался о «Фиаско» и Вечорковский: книга, на его взгляд, производила впечатление искусственно слепленных кусков, была скучна и банальна, вдобавок Лем нарушил в ней правила жанра: «В „Фиаско“ неизвестно кто, неизвестно зачем, неизвестно как»[1169]. В свою очередь Копка увидел в «Фиаско» обреченность, а точнее, тщету любой попытки вторгнуться в Неведомое, доверяясь своей технологической мощи: будь то ледяные леса Титана, непокоренные просторы Мезоамерики или инопланетная цивилизация, человек, положившись на технику, неизбежно гибнет[1170]. «Путешествие землян к далекой планете кончается фиаско, зато роман Станислава Лема – это полный писательский успех», – написали в варшавской «Культуре»[1171]. В том же еженедельнике 57-летний философ-марксист и религиовед Ежи Ладыка опубликовал в октябре 1987 года большое исследование о литературных корнях и мировоззрении Лема[1172]. Одновременно Невядомский в «Жиче литерацке» проследил эволюцию взглядов Лема на человечество, повторив свой тезис, что фантаст наряду с Тадеушем Ружевичем – наиболее рьяный польский катастрофист, чему свидетельство – только что вышедшая книга интервью и роман «Фиаско», который словно бы опровергает его же «Непобедимого», где ученые, как известно, отказались от мысли уничтожить планету. «<…> С каждым годом Лем становился все более последовательным катастрофистом. Еще в дискуссии над „Суммой технологии“ он отрицал свой катастрофизм, хотя