Читать книгу "Тюдоры. От Генриха VIII до Елизаветы I - Питер Акройд"

Впрочем, палата общин назиданий не устрашилась и приняла петицию об отмене всех существующих законов, касавшихся церковного управления. Предлагалось «новое руководство по богослужению» в качестве замены традиционной литургии. Никогда еще парламент не отваживался на столь масштабные меры; это свидетельствовало о том, что утверждение пуританской идеологии теперь носило более систематический и принудительный характер. Однако она достигла апогея и должна была пойти на спад.

На предложение о рассмотрении нового руководства спикер ответил, что королева недвусмысленно запретила членам парламента вмешиваться в религиозные вопросы. Он предрек крайнее неудовольствие Елизаветы и, как и следовало ожидать, немного позже получил очередное послание дворца. Елизавета приказывала ему прислать ей петицию и книгу, а также отправить нескольких наиболее фанатичных парламентариев в тюрьму. «Боюсь, — сокрушался один из членов, — вскоре все придет к тому, что благие дела во имя Господа и ее величества начнут считать пуританством». Это был другой этап отношений между монархом и парламентом.

Распространению пуританской идеологии способствовала и серия памфлетов. За так называемыми трактатами Мартина Марпрелата стоял вымышленный автор. «Мартин» предпринял серию сатирических атак в семи различных трудах против «жалких антихристов, гордых прелатов, несносных поборников Реформации, врагов Евангелия и алчных безнравственных священников». С остроумием и воодушевлением «Мартина» могла соперничать его воинственная задиристость. Он называл духовенство «развращенными, фанатичными и окаянными священниками. Мои рогатые владыки, ваше государство антихристианское; ваше дело безнадежно; ваши догмы смехотворны». Он стремился подорвать авторитет епископов, рисуя их абсурдный образ. «Я, пожалуй, пощажу [епископа] Джона Лондонского в этот раз, ибо он, должно быть, занят игрой в кегли, и негоже будет тревожить моего благочестивого брата, а то, не дай бог, разразится проклятиями…»

Ответным шагом приверженцев государственной церкви стали трактаты «Наушник для идиота Мартина, чтобы помалкивал» и «Кнут для обезьяны. Мартин напоказ». Один из них, как сообщалось, был «напечатан между небом и землей, в миле от дуба и в нескольких полях от опального печатного станка прихвостней Мартина-младшего». Ричард Бэнкрофт, казначей собора Святого Павла, впоследствии ставший архиепископом Кентерберийским, обвинял пуритан в раскольничестве и разжигании розни в церкви. «Ее величество стала жертвой порочной хулы [оскорблений]. Ее власти брошен вызов и звучат дерзкие угрозы. Гражданское правительство поставлено под сомнение. Прерогативы монарха пристрастно проверяются». Пуритане вплотную приблизились к тому, чтобы стать церковью в церкви, со всеми вытекающими последствиями.

Мартин Марпрелат и антимартинские трактаты представляли собой апогей язвительности протестантских споров. Именно к тем временам восходит традиция изображать пуритан на сценах елизаветинских театров в образе персонажей-посмешищ. В шекспировской «Двенадцатой ночи» Мальволио, «вроде как пуританин» (по словам Марии), на двенадцать лет предвосхищает Ребби Бизи, по имени Ревнитель, из «Варфоломеевской ярмарки» Бена Джонсона. «Я повергну Дагона. Я не в силах дольше выносить ваши кощунства… Я сокрушу и посрамлю Дагона… я сокрушу и посрамлю сего языческого идола, который здесь пребывает, ибо он есть бревно, но не бревно, из которого строятся дома и храмы, а бревно в глазу правоверных, и это большое бревно, и даже огромное и омерзительное бревно в глазу моем, ибо сии лицедеи и рифмоплеты, сии нечестивые скоморохи искушают взоры греховными плясками для осмеяния святых братьев и дела их, ибо все они — орудие в руках сатаны и порождение злобы его!»[86]

Памфлеты Марпрелата вскоре стали притчей во языцех всего Лондона, а тем временем власти прикладывали огромные усилия, чтобы выследить писателя и печатника. Один тайный печатный станок обнаружили в Нортгемптоншире, однако местоположение других так и осталось загадкой. Удалось поймать некоторых подельников автора, которых затем оштрафовали или отправили в тюрьму, однако личность самого Мартина Марпрелата до сих пор доподлинно неизвестна. Впрочем, его боевой дух и находчивость могли быть признаком отчаяния. Тогда казалось маловероятным, что принципы пуританства окажут сколь-либо ощутимое воздействие на елизаветинский образ правления. Легкомысленная веселость Марпрелата, возможно, лишь указывала на то, что ему было нечего терять.

Пуритане нашли в лице архиепископа Уитгифта серьезного и непреклонного врага. «Название „пуритане“, — писал он, — весьма удачно дано им не потому, что они чисты верой[87]… а потому, что они возомнили себя mundiores ceteris — более чистыми, чем другие». На протяжении 1589 и 1590 годов вождей пуританского движения арестовывали и заставляли умолкнуть. Некоторых даже заключали в тюрьму за отказ принести должностную присягу; они отказывались клясться, что будут отвечать правду на все вопросы в церковном суде. Это была своего рода намеренная провокация на изобличение себя самого. Весной 1589 года члены Верховной комиссии, авторитетные специалисты в религиозных вопросах, издали предписание, запрещавшее служителям всех лондонских приходов читать проповеди радикального толка. Один из видных пуритан, Томас Картрайт, был посажен во Флитскую тюрьму и в конечном счете предстал перед Звездной палатой. Как отмечал один из современников в следующем году, «секта эта значительно ослабла на фоне столь суровых судебных процессов».

Таков был результат. Парламентарии-пуритане оказались не способны реализовать свои цели и добиться продолжения Реформации. Пуританские печатни закрывали одну за другой, а охота за печатными станками Марпрелата превратилась во всеобщее преследование пуританского движения. Последовало десятилетие, которое характеризовали как время стабилизации и восстановления, когда на первый план вышла официальная религиозность, однако точнее было бы назвать его периодом безмолвных закулисных противоречий, разыгрывавшихся в церквях и местах собраний. Пуританство более не являлось общественным движением или кампанией. Вместо этого оно укрылось в семейных очагах или затаилось в душах верующих, надеявшихся на лучшие времена. Движение пуритан действительно обрело новую силу в правление следующего монарха Якова I.

Между тем религиозные убеждения меньшинства резко контрастировали с безучастностью или равнодушием населения. Тайный совет получил отчет из Ланкашира, где утверждалось, что церкви в значительной массе пустуют, а в графстве развелось «великое множество мерзавцев и пьяниц». Подобная ситуация могла наблюдаться в Англии в любой период истории. Проповедников не хватало, а приходские священники были малограмотны; впрочем, за недостатком прихожан большой потребности в проповедниках не наблюдалось. Церкви «повсеместно стояли полуразрушенными, неотреставрированными или не оборудованными для богослужений», а приходские часовни, построенные для тех, кто не мог регулярно посещать приходскую церковь, «в отсутствие викариев пришли в полнейшее запустение и разруху». Народ «кишмя кишел на улицах и пивных во время богослужений». Многие из этих людей, в сущности, оставались католиками, так и не принявшими новую веру и отводившими душу во время «храмовых праздников, пирушек, сельских гульбищ, майских забав, приношения камыша, медвежьих потех, голубиных бегов и так далее». Те, кто все же посещал церковные службы, делал это скорее по привычке, чем по набожности; во время обрядов миряне болтали, шутили или вовсе спали.