Читать книгу "Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - Дэвид Шапиро"

Догматизм, который иногда является одним из аспектов такого соперничества, а также связанное с ним ощущение прозорливости или дальновидности также имеет когнитивную основу. Оно зависит от особого когнитивного стиля, ригидного и узко сфокусированного, в основном характерного для людей, страдающих навязчивостью. Такое знание характеризуется постоянным осознанием цели. Целенаправленность такого типа обязательно включает в себя предвзятость. Она не уделяет внимания тому, что не соответствует ее целям или ожиданиям. То, что отвечает целям и ожиданиям, уже известно заранее, а то, что не обещает достижения удовлетворения, сразу отметается в сторону («Неужели вы действительно верите в это?…»). Результат такого познания — не только легко и более или менее предсказуемый вывод, но и ощущение осведомленности.

Похожая, но более радикальная форма установки превосходной осведомленности часто наблюдается у паранойяльной личности. Иногда у таких людей присутствует подозрительная осведомленность, иногда — защитно-высокомерная осведомленность, иногда — оба этих вида осведомленности.

Например, паранойяльный мужчина впервые входит в кабинет терапевта, быстро осматривается и говорит с презрительным выражением лица: «Безусловно, вы все это записываете. Я об этом не подумал». (При этом не было никаких записывающих устройств, не велось никаких записей.)

Эта установка известна психологам, работающим с клиническими тестами. Другой человек, также с преобладанием паранойяльного стиля, проходя тест Роршаха (описывая карточки с чернильными пятнами), посмотрел на карты, на их обратную сторону, криво усмехнулся и, смерив психолога презрительным взглядом, сказал: «Ах да, это, конечно, Роршах. Я проходил его раньше, это — летучая мышь», — и, сказав, кинул карту на стол. Его снисходительная улыбка наряду с замечаниями «конечно» и «я проходил его раньше», видимо, выражали следующее: «Я знаю, что вы собираетесь делать. Это видно невооруженным взглядом».

Параноик с более серьезными нарушениями выразил такую же установку более откровенно; он сказал своему соседу по палате в психиатрической клинике: «Они не хотят иметь со мной никаких дел. Я слишком много знаю».

Целенаправленность паранойяльного знания гораздо более интенсивна, а следовательно, его избирательная предубежденность гораздо более сильна, чем просто предубеждение догматичной личности. Соответственно, подтверждение паранойяльным ожиданиям найти гораздо легче и быстрее, и, следовательно, иллюзия знания гораздо сильнее, даже более претенциозна и высокомерна. Таким образом, как в случае паранойяльной, так и в случае догматичной личности защитная иллюзия о когнитивном превосходстве основывается на реальном когнитивном ощущении.

Самообман

Защитные механизмы действуют и для того, чтобы предотвратить тревогу, и для того, чтобы от нее избавиться. Хотя эти два случая никак нельзя назвать совершенно противоположными, особенно поучительным является именно рассеивание тревоги или усилия, направленные на то, чтобы ее рассеять. Я предположил, что процессы защиты, — процессы, искажающие или ограничивающие самоосознание в интересах предвосхищения ощущения тревоги или избавления от нее, — протекают именно во время формирования такого ощущения. Эта динамика часто заметно проявляется в феномене, который в другой своей работе я назвал «речью самообмана» (self-deceptive speech) (Shapiro, 1989). В такой речи зачастую очень четко просматриваются мельчайшие процессы фактического искажения самоосознания.

Вот пример: внештатный сотрудник, не имеющий конкретного договора на работу, которую он надеялся получить, принял трудное для себя решение — согласиться на менее выгодное для него предложение. Он пытается рассеять свои опасения относительно неудачно принятого (в данном случае) решения. Он эмпатично произносит. «Я уверен, что поступил правильно!.. — и более спокойно добавляет: — Полагаю, это так».

В этой связи важно помнить, что речь — это не просто язык. Речь — это действие, в котором используется язык. Процитируем английского философа и лингвиста Остина: «Сказать нечто — значит сделать нечто» (Austin, 1962). Как правило, речь-действие имеет коммуникативные цели: обещание, предупреждение, обмен шутками или информацией и т. д. Но речь-действие, которую рассматриваем мы, совершенно иная. Она не столько направлена на общение с другим человеком, сколько произносится с целью воздействовать на самого говорящего. Иными словами, это произнесение фраз вслух в основном предназначено для ушей самого говорящего, чтобы рассеять или переосмыслить какие-то тревожные мысли и чувства, — как правило, мысли и чувства, которые говорящий не слишком осознает, но при этом они достаточно близки к осознанию и ощущаются им как угроза. Следовательно, реплики самообмана часто принимают форму эмпатичного убежденного утверждения, как, например, в приведенном выше примере («Я уверен, что поступил правильно! Я в этом абсолютно уверен»). Зачастую повторения («Я уверен, что поступил правильно! Я в этом абсолютно уверен») служат одной и той же цели. Такая речь — это усилие, не распознаваемое самим говорящим, с целью убедить себя в том, во что он не верит, или почувствовать то, что он не чувствует. Она не отражает того, что процесс формирования защиты уже завершился, и является активным продолжением, даже кульминацией этого защитного процесса.

По существу, реплики самообмана распознаваемы не только в усилиях рассеять тревогу. Гораздо чаще они предвосхищают тревогу, причем в самых разных характерных формах. Клинический смысл таких высказываний впервые открыл Хельмут Кайзер, сделав очень интересное наблюдение. По мнению Кайзера, пациенты не говорят прямо (Fierman, 1965). Кайзер объяснил, что, хотя они могут быть совершенно искренними, фактически речь всех, без исключения, невротичных людей производит впечатление некой искусственности или неискренности; то, что они говорят, как бы не выражает то, что они действительно думают или чувствуют. Их слезы иногда кажутся вынужденными или умышленными; детские истории кажутся отрепетированными; раздраженный пересказ вчерашнего события, если его послушать, имеет характер публичного выступления. Оно является искусственным, но при этом не следует думать, что у рассказчика есть осознанное намерение обмануть слушателя. Короче говоря, Кайзер наблюдал именно речь или высказывание самообмана.

Важность наблюдения Кайзера заключается не только в его определении такого типа самообмана как регулярно встречающегося и даже основного симптома всей психопатологии. Кроме того, его наблюдение позволяет убедиться в том, что самообман — не совсем внутренний процесс. Это значит, что и сам процесс, а не только его результат, можно, по крайней мере частично, заметить в речи. Нельзя сказать, что этот процесс защиты является полностью бессознательным. Хотя речь самообмана, очевидно, не осознана и намеренно не планируется, то есть ее цель не осознана, но в ней явно присутствует некая часть осознанной деятельности и усилий.

При тщательном наблюдении такие активные усилия постепенно становятся заметными. Например, называемые человеком чувства зачастую не выражаются в его речи. Иногда человек вообще отрицает у себя наличие каких-то чувств; иногда он, наоборот, их преувеличивает. На сеансе психотерапии пациент рассказывает о своем несчастье, но его описание и жестикуляция выглядят вынужденными и слишком мелодраматичными. Или же человек говорит о том, что он в ярости, но на самом деле он не выглядит разгневанным. Он с пафосом произносит: «Я ненавижу своего отца!», но, оказывается, он думает, что «должен» ненавидеть своего отца, хотя на самом деле ему отца жалко. В таких случаях также сама речь самообмана свидетельствует о наличии активных защитных усилий.