Читать книгу "Людовик Святой и его королевство - Альбер Гарро"

Кем же был этот ужасный клирик, мучивший юного четырнадцатилетнего короля и журивший его даже за юношеские, игры? Это нам неизвестно. Ничто не указывает на то, что им был доминиканец или францисканец, – в этом случае Жоффруа де Болье или Гийом де Сен-Патю не преминули бы этим похвастать. Во всяком случае, учитель имел дело с очень способным и покладистым учеником; ибо Людовик Святой был гораздо образованнее, чем сеньоры его эпохи. Он с удовольствием читал, правда, по преимуществу книги отцов Церкви, схоластиков, и разъяснял их тексты тем, кто не знал латыни; он собрал библиотеку в Сен-Шапель и был способен поправить клириков, запутавшихся в своих ученых диспутах, и исправить их неточные цитаты из Блаженного Августина – сцена, безусловно, очаровательная: когда однажды один епископ обратился к монаху, проповедовавшему перед королем, уличая его в невежестве и ереси, Людовик Святой выручил несчастного из замешательства, встав на его защиту и указав в творениях святого Августина оправдывающий его текст.

По- видимому в период с 1228 по 1249 гг. король брал уроки или получал советы от епископа Парижского, Гийома Овернского, который был исповедником Бланки Кастильской. Людовик Святой сам рассказал Жуанвилю о происшествии, о котором он услыхал от Гийома Овернского. Приведем этот рассказ полностью:

«Он поведал мне, что епископ Гийом Парижский рассказал ему, как к нему прибыл великий магистр теологии и передал, что хочет побеседовать с ним. И епископ ответил ему: "Мэтр, поведайте, что вам угодно". И когда магистр предстал перед епископом, то горько заплакал. А епископ ему сказал: "Мэтр, говорите же, не стесняйтесь, ибо никто не может так согрешить, чтобы Бог не смог простить". "А я вам скажу, сир, – сказал магистр, – что плачу против воли, ибо считаю себя неверующим, поскольку не могу заставить свое сердце уверовать в таинство алтаря, как учит святая Церковь; а меж тем я хорошо знаю, что это искушение нечистого".

"Мэтр, – ответил епископ, – скажите, когда враг насылает на вас сие искушение, приятно ли оно вам". И магистр произнес: "Сир, напротив, это меня настолько удручает, насколько это возможно". "Итак, я вас спрашиваю, – продолжал епископ, – принимали ли вы золото или серебро в обмен на то, что станете извергать хулу против таинств алтаря или прочих святых таинств церкви?" "Что до меня, – ответил магистр, – то знайте, что нет ничего в мире, чего я не принял бы за это; я предпочел бы, чтобы мне вырвали все члены из тела, нежели произнес бы что-то подобное".

"Так вот что я вам скажу, – произнес епископ. – Вам известно, что король Франции воюет с королем Англии, и вам известен ближайший к границе между ними замок – это Ла Рошель в Пуату. Итак, хочу вас спросить: если бы король дал вам охранять Ла Рошель, что на опасной границе, а мне – замок Монлери, что в сердце Франции и на мирной земле, то к кому король должен был бы проявить большую милость к концу войны: вам – сохранившему без потерь Ла Рошель, или ко мне – сохранившему замок Монлери?" "Во имя Бога, сир, – ответил магистр, – конечно, мне, отстоявшему Ла Рошель".

"Мэтр, – молвил епископ, – скажу вам, что сердце мое подобно замку Монлери, ибо я не испытываю никакого искушения или сомнения относительно таинства алтаря. Отчего и говорю вам, что Господь, оказывая мне одну милость за мою прочную и спокойную веру в него, вам окажет их четырежды, поскольку вы сохранили ему свое сердце в нравственных муках и так веруете в него, что нигде на земле ни из-за какой телесной боли вы его не покинете. Так что успокойтесь, ибо в данном случае ваше поведение более угодно Богу, нежели мое".

Услыхав сие, магистр преклонил колени пред епископом и почувствовал большое облегчение».

«Набожность Людовика Святого, – делает довольно любопытное наблюдение Фюстель де Куланж, – проистекала не от слабости характера, а скорее от силы его духа». Несомненно, историк проводил параллели с некоторыми известными католиками времен Второй империи; он мог был продолжить эту мысль: вера Людовика Святого была полностью осмысленной, равно как и вера воспитавших его схоластиков; модернизм был незнаком королю, а строгость теологии в его глазах никоим образом не умаляла дух милосердия.

Он никогда никого не оскорблял и обращался к каждому на «вы». Его мать учила его не быть высокомерным, хотя сама была очень гордой, но мягкой и приветливой с простым людом. Эта доброта, доступность в общении с народом – что являлось традиционной чертой династии Капетингов – были продиктованы возвышенным христианским духом, присущим королеве. Когда Бланка умерла, ее оплакивал именно простой люд, сообщают «Хроники Сен-Дени», «ибо она прижимала богатых и творила правосудие». Она раздавала щедрые милостыни и учила этому же своих детей. Королевские счета показывают, что она особо любила одаривать бедных девушек приданым для замужества.

Доказательств того, что Людовик Святой с юности подражал матери во всем, предостаточно. В одной из своих проповедей доминиканец Этьен де Бурбон рассказывал: «Король Людовик Французский, ныне правящий, произнес однажды превосходные слова, кои мне сообщил бывший там и услыхавший их из его уст один монах. Однажды утром (король был еще совсем юным принцем) во дворе его дворца собралось множество бедняков в ожидании милостыни. В час, когда все еще спали, он вышел из своих покоев в одежде простого конюшего со слугой, который нес крупную сумму денег; затем он принялся раздавать все это собственноручно, щедро подавая тем, кто казался ему особенно убогим. Закончив сие, он вернулся к себе, когда один монах, заметивший сцену из оконного проема, где беседовал с матерью короля, вышел навстречу ему и сказал: "Сир, я прекрасно видел ваши проделки". "Мой дражайший брат, – ответил, смутившись, принц, – эти люди у меня на жаловании: они сражаются за меня против моих противников и поддерживают королевство в мире. Я им еще и не выплатил всего, что обязан"».

Вторым войском, сражавшимся во имя короля, было воинство монахов и священников. В воскресенье 24 октября 1227 г. он с Бланкой Кастильской присутствовал при освящении цистерцианской церкви, построенной по приказу епископом Суассонским, Жаком де Базошем. Несомненно, как раз там он принял решение основать аббатство Руаймон, строительство которого началось на следующий год; именно это аббатство королю так нравилось посещать впоследствии. По завещанию Людовик VIII пожертвовал свои драгоценности, чтобы основать монастырь, куда распорядился поселить каноников из Сен-Виктора. Во исполнение этого обета Людовик с матерью и основали Руаймон, передав его монахам цистерцианского Ордена; однако почему вместо каноников из Сен-Виктора в новом монастыре поселили цистерцианцев, мы не можем объяснить.

Закладка состоялась 24 или 25 февраля в месте по соседству с королевским замком Аньер-сюр-Уаз, называвшегося Кимон; монастырь назвали Руаймон (Королевская гора). В августе здание было готово принять монахов: вначале там поселились 20 братьев, приехавшие из Сито. Их тут же осыпали королевскими привилегиями и щедротами. Людовик IX задумал сделать из Руаймона самый прекрасный монастырь Франции. На постройку церкви размером в три сотни шагов – с великолепным устремившимся ввысь нефом – король истратил более 100 тысяч парижских ливров. Посвящение же церкви Святому Кресту и Богоматери, покровительнице всех цистерцианских аббатств, состоялось в присутствии Людовика Святого 19 октября 1236 г.