Читать книгу "Кто все расскажет - Чак Паланик"

Лица зрителей тонут наполовину во тьме, наполовину — в нитратно-серебряных отблесках. Публика самозабвенно внимает голосу выступающего, похожему на раскатистый гром, многократно усиленный при помощи микрофонов и репродукторов.

— Она послужила тем бриллиантовым светом, который вечно будет указывать путь нам, обыкновенным смертным…

Тем временем на экране-стене возникает моя мисс Кэти в роли жены Александра Грэма Белла. Подтолкнув своего супруга (Джеймс Митланд Стюарт) локтем, она украдкой слушает по параллельному телефону Микки Руни. Платье с высоким воротником подчёркивает осиную талию. Пышную причёску в стиле гибсоновской девушки[10] венчает широкополая шляпа с поникшими перьями белой цапли.

Помню, в тот год по радио целыми днями крутили песню «Счастье — это так просто: зовут его Джо…» в исполнении Дорис Дэй и оркестра под управлением Банни Беригана.

В зале нет ни одного лица, которое привлекло бы наше внимание. Жемчужные ожерелья и галстуки-бабочки ничего не меняют: перед нами всего лишь фон, бескрайнее море массовки, толпа статистов, довольных уже и тем, что им позволили неподвижно посидеть в кадре.

А сенатор у микрофона продолжает:

— Её благородная целеустремлённость и верность избранному пути подают нам пример, призывая двигаться навстречу наивысшим ценностям…

У него очень ровный гортанный голос — как у Франца Антона Месмера или Гарри Гудини.

Весь этот напыщенный бред представляет собой ещё один образчик того, что Уолтер Уинчелл имеет в виду под словами «тост-мастурбация». «Громкое бла-бла-бла», — сказала бы Хэдда Хоппер. А Луэлла Парсонс наверняка уловила бы «намёк на золочение».

Поворачивая голову вправо, сенатор торжественно произносит:

— Она снизошла в наш грубый мир, словно ангел из будущего, из той прекрасной эпохи, когда на земле не останется даже тени страха или невежества…

Камера следует за его взглядом: я и моя мисс Кэти стоим за кулисами. Её фиалковые глаза прикованы к фигуре в ярком луче. На сенаторе чёрный смокинг. На ней — белоснежное платье. Локоток отведён в сторону, бледная ладонь судорожно прижата к сердцу. Выступающий слишком похож на жениха, дающего брачный обет перед паствой и готового вручить Кэтрин Кентон если не обручальное кольцо, то хотя бы латунную безделушку.

Неудивительно, что вокруг ярких лампочек неизбежно скапливаются обгорелые трупики насекомых-самоубийц.

— Как женщина, она излучает очарование и сострадание, — разносится над огромным залом, — а как человек — являет собой пример извечного чуда.

С каждым словом этот чужак, которого мисс Кэти видит впервые в жизни, всё дальше взбирается по крутому утесу её высокого статуса. Примазывается к её популярности. Прибирает к рукам её колоссальное приданое в виде славы: оно будет очень кстати, когда настанет время напрашиваться на переизбрание.

А на экране сияет гигантское лицо моей мисс Кэти, на сей раз играющей роль супруги Клода Моне, которая дорисовывает знаменитые «Кувшинки». Безупречный цвет лица — заслуга модистки Лили Даше. Губы — Пьер Филипп.

— Она словно мать, которую хотел бы иметь любой из нас. Жена, о которой можно только грезить. Женщина-эталон, по которому оценивают себя остальные, — провозглашает сенатор, полируя до блеска образ мисс Кэти за миг до её появления перед поклонниками, распаляя волнение и нетерпение зрителей: ну когда же она возникнет с ним рядом в луче прожектора?

В подобных случаях Чолли Никербокер говорит об «артобстреле любезностями», «нахрапистом раболепии» либо «недержании комплиментов».

Почему-то многие фразы звучат куда лучше, когда слетают из уст мужчины.

Я держу скрученный в трубку сценарий — единственное предложение поработать, которое Кэтрин Кентон получила за последние месяцы. Это фильм ужасов о жрице Вуду, создавшей армию зомби, чтобы захватить власть над миром. В финальных кадрах на жрицу нападают дикие обезьяны и, с визгом разорвав на куски, съедают. Линн Фонтэнн и Айрин Данн уже отказались от съёмок.

Награде в руках сенатора никогда больше не придётся так ярко сверкать, как теперь, пока она вне досягаемости для моей мисс Кэти. Со стороны кажется: вот идеальная пара, эти двое чудесно дополнят друг друга! Очень скоро сенатор Фелпс Рассел Уорнер станет шестым «отбывшим». А сейчас он и сам похож на трофей, который хочется вытирать и полировать до скончания жизни.

В любой коронации есть привкус фарса. Лев должен по-настоящему одряхлеть и лишиться последних зубов, чтобы столько людей отважились его приласкать. Все эти жестяные копии Кеннета Тайнена, мечтающие о том, чтобы их мнение уважал хоть кто-нибудь; эти заводные подделки под Джорджа Бернарда Шоу и Александра Вуллкотта; неудавшиеся актёры и писатели, не сотворившие ничего достойного человеческой памяти, — сегодня они готовы нести шлейф мисс Кэти в надежде вскочить на подножку поезда, уходящего в бессмертие.

Камера дает наплыв на её лицо, а голос за кадром изрекает:

— Эта женщина подарила нам лучшее от целой эпохи. Она проторила тропы, которыми прежде никто не осмеливался ходить. Ей одной принадлежат столь выдающиеся роли, как мисс граф Дракула и мисс президент Эндрю Джексон…

За спиной выступающего разыгрываются короткие сцены из «Истории Юджина Крупа» и «Легенды о Чингисхане». Чёрно-белую Кэтрин Кентон целует Гарри «Бинг» Кросби на террасе пентхауса, откуда открывается вид на хорошо прорисованные горизонты Манхэттена.

Под лучом прожектора голый порозовевший лоб сенатора блестит не меньше самой награды. Мужчина стоит во весь рост, фигура постепенно сужается от широких расправленных плеч к лакированным кожаным туфлям. Ну просто копия «Оскара» во плоти. Уцелевшие волосы над ушами и позади них вроде бы съёжились и отползают прочь, желая укрыться от пристального внимания толпы. Обидно и жалко смотреть, как яркий прожектор ворует у человека все признаки возраста или характера.

Между тем наш розовый манекен вещает:

— Она есть сама красота, образ которой вовек не изгладится из коллективной памяти, покуда существует человечество; она — воплощение храбрости и ума, отражение всего наилучшего, чего только могут добиться люди…

Прославляя хрупкость «этой женщины», сенатор сам начинает выглядеть и сильнее, и благороднее, щедрее, заботливее, великодушнее, даже выше ростом. Смотрите-ка, этакий великан — и безропотно склоняется перед крошечной дамой. Его цветистые, дутые комплименты похожи на вопли усталой супруги, имитирующей оргазм. Разница только в том, что первые нужны, чтобы скорее затащить женщину в постель, а вторые — чтобы скорее спровадить мужчину из постели. Произнося слова, которые втайне жаждет услышать любая дочь Евы, сенатор на глазах преображается. Широкие плечи и толстая шея принадлежат уже не пещерному человеку, но любящему супругу и заботливому отцу. Кроткому служителю. Дикий неандерталец плавится и меняет формы. Оскал начинает напоминать улыбку. В этих волосатых руках представляешь не дубинку, а какое-нибудь орудие труда.